Для этой попытки толкования теории Маркса я не могу дать более благоприятного прогноза, чем для оригинала Маркса. Будучи остроумным диалектиком, К. Шмидт при детальной разработке слегка набросанного учения может, конечно, при помощи ловких оборотов и увлекающих аргументов стараться сделать это учение приемлемым; но при всем его искусстве наложения и аргументации он не сможет избегнуть двух камней преткновения, а из находящегося перед нами очерка его программы уже ясно, что на своем пути он должен на них наткнуться. Это две методические ошибки, положительная и отрицательная, которые теперь уже появляются в его программе: полная противоречий petitio principii и абсолютная шаткость исходного пункта.

Полная противоречий petitio principii. Попробуем стать на ту точку зрения, которую приглашает нас занять Шмидт. Будем считать «закон ценности», на основании которого меновое отношение товаров зависит исключительно от овеществленного в них труда, покамест лишь гипотезой, правильность которой еще не доказана, а только должна быть проверена посредством более точного исследования фактов. Каков же результат этого исследования?

Шмидт открыто признает, что гипотеза подтверждается не вполне; напротив, он должен согласиться, что в действительности количество овеществленного труда не является исключительной причиной, определяющей цены, получаемые за товары их владельцем. Если принять во внимание, что постулируемая исключительность влияния труда на ценность — с его частичным влиянием согласна и всякая другая теория ценности — составляет как раз отличительную и характерную черту закона ценности Маркса, то становится очевидным, что «неполное подтверждение» обозначает в данном случае неподтверждение гипотезы в ее единственно существенном пункте.

И вот я спрашиваю: на каком основании Шмидт может, при таких условиях, утверждать, что неподтвержденная в своем основном пункте гипотеза все-таки «отражает в себе капиталистическую действительность в ее основных чертах» — в особенности в том, что процент, получаемый капиталистами, основан принципиально на «действительной эксплуатации» рабочих? Если бы Шмидт привел какие-либо другие соображения, которые могли бы мотивировать эксплуатационный характер процента, то мы, конечно, должны были бы самостоятельно исследовать эти другие соображения. Но таких других самостоятельных причин Шмидт в своей программе не приводит и, как мы вскоре увидим, привести не может. Его единственное доказательство эксплуатационного характера процента основано на гипотезе закона ценности. А в этой гипотезе эксплуатационный характер процента является следствием того, и только того, что единственную причину меновой ценности и ее величины следует искать в овеществленном труде: а если (и так как) ни один атом меновой ценности не может иметь иной причины, кроме труда, то ясно, что часть ценности, которую получает из ценности продукта не рабочий, может быть им получаема только на счет рабочих, а следовательно, как доход от эксплуатации. А раз приходится признать, что меновая ценность товаров отступает от овеществленного в них количества труда, то ясно, что в образовании меновой ценности, помимо труда, принимает участие еще другой фактор, другая причина; и тогда нельзя уже утверждать, что участие капиталиста в ценности основано на эксплуатации рабочих, так как возможно и даже более вероятно, что оно основано на другой, конкурирующей с трудом причине образования меновой ценности, относительно сущности которой еще не известно ничего определенного. Таким образом, право считать на основании гипотезы «закона ценности» процент на капитал доходом от эксплуатации покоится на полном признании этой гипотезы, и уничтожается благодаря таковому. Уже частичное ослабление ее лишает этот взгляд всякого основания, потому что он коренится как раз в неподтвержденной части гипотезы, в предположении, что труд является исключительной определяющей причиной меновой ценности. Считая ничем не обоснованное предположение, что гипотеза эксплуатации «отражает в себе капиталистическую действительность в ее основных чертах», не подлежащим никакому сомнению, вытекающим из подтвержденной части закона ценности, Шмидт явно совершает petitio principii.

К тому же эта petitio principii обостряется противоречием. Одна (ничем не доказанная) презумпция эксплуатационного характера процента все еще не привела бы к цели. Напротив, Шмидт должен рассматривать одиозное положение, что величина меновой ценности определяется исключительно количеством овеществленного труда, в ходе логического рассуждения, которое должно принести его к объяснению фактических явлений процента, попеременно, то как фактически верное, то как фактически неверное. Он должен объяснить не только происхождение процента, но и его размер. При этом он, подобно Марксу в третьем томе, становится на ту точку зрения, что размер процента устанавливается таким образом, что совокупность захваченной капиталистами прибавочной ценности распределяется равномерно по закону уравнения прибыли на все затраченные капиталы пропорционально их величине и времени обращения; а для того, чтобы провести эту часть объяснения, открыто признается, что предварительная гипотеза закона ценности, будто товары обмениваются как раз пропорционально овеществленному в них труду, не соответствует действительности, что она фактически не верна.

Но этого еще недостаточно для объяснения размера процента. Напротив, здесь должно быть еще указано и объяснено, как велик дивиденд, предназначенный для такого равномерного распределения, или как велика совокупность выжатой капиталистами прибавочной ценности. Для этой части объяснения Шмидт вместе с Марксом во всех трех томах предполагает, что капиталисты все же в состоянии реализировать меновую ценность товаров, которые они создают благодаря своим рабочим, меновую ценность, которая вполне соответствует гипотезе закона ценности и по своей величине отвечает как раз числу рабочих часов, овеществленных в товарах. Таким образом, в двух стадиях одного и того же хода доказательств он рассматривает закон ценности попеременно, то как фактически верный, то как фактически неверный. Это было бы еще возможно, если бы двум стадиям доказательства соответствовали также две различные стадии действительности, если бы образование прибавочной ценности происходило в одном, законченном предшествующем процессе, а распределение образованной прибавочной ценности в другом, от него независимом, последующем процессе, как это бывает, например, с прибылью акционерного общества, образование и общая величина которой определяются на основании выручки от операций в течение рассматриваемого года, между тем как распределение определяется только впоследствии, посредством акта, совершенно независимого от актов приобретения, а именно на основании окончательного постановления общего собрания акционеров. Но не так обстоит дело с «прибавочной ценностью» капиталистов. Ее образование и ее распределение на основании учения Маркса—Шмидта отнюдь не распадаются на два различных акта, а совершаются посредством одного и того же факта, а именно посредством образования меновой ценности товаров: прибавочная ценность образуется утверждаемым Марксом способом и в утверждаемом им количестве потому, что реализованная предпринимателями-капиталистами меновая ценность товаров определяется вполне и исключительно на основании овеществленных в них рабочих часов, а распределяется утверждаемым Марксом способом потому, что та же реализованная предпринимателями-капиталистами меновая ценность товаров определяется не вполне и не единственно на основании овеществленных в них рабочих часов. Таким образом, относительно одного и того же факта, а именно образования меновой ценности товаров, приходится одновременно утверждать, что закон ценности — полная эмпирическая действительность и что закон ценности — неверная гипотеза!

В лагере Маркса охотно опираются на аналогию с законами и гипотезами естествознания, эмпирическая действенность которых подвергается якобы некоторым видоизменениям вследствие нарушающих ее препятствий, причем верность закона от этого нисколько не нарушается. Если бы, например, закон тяготения осуществлялся в полной своей чистоте, то падение тел должно бы происходить несколько иначе, чем оно происходит в действительности, ввиду препятствий, создаваемых сопротивлением воздуха и т. п. А между тем закон тяготения, несомненно, настоящий, действующий научный закон. Точно так же обстоит дело и с «законом ценности»: закон верен, только на практике его действие нарушается вследствие существования частного капитала, требующего для себя одинаковой нормы прибыли; подобно тому, как сопротивление воздуха отклоняет падающие тела от точных, из закона тяготения вытекающих скоростей, точно так же влияние частного капитала с его требованием одинаковых норм прибыли отклоняет меновые ценности товаров от точного совпадения с овеществленными в них количествами труда.

Это сравнение, однако, не удачно. Вывод Маркса заключает в себе недостаток, для которого в ясных выводах физиков не найдется и не может найтись аналогии. Физик вполне убежден, что тяготение составляет единственную причину скорости падения тел, но только в лишенном сопротивления, безвоздушном пространстве; он также убежден, что скорость падения в воздушном пространстве является равнодействующей нескольких причин, и поэтому он остерегается высказать для воздушного пространства гипотезу, что скорость падения определяется исключительно действием тяготения. Не так поступают марксисты. Даже после того, как они ввели в гипотезу существование частного капитала — аналогично сопротивлению воздуха, — они все еще, как мы видели, основывают появление и общую величину «прибавочной ценности» на предположении, что меновая ценность товаров обусловливается исключительно овеществленными в них количествами труда, и только при объяснении распределения общей ценности между отдельными частями капитала начинают вспоминать о существовании конкурирующей причины. Это ничем не отличается от того, как если бы физики стали утверждать, что и в воздушном пространстве общая скорость падающего тела остается такой же, какой она была бы в безвоздушном пространстве, но что она теперь распределяется между отдельными слоями, через которые тело проходит, в другом отношении, чем в безвоздушном пространстве.

Однако физики имеют хорошее основание для своего убеждения, что, по крайней мере, в безвоздушном пространстве падение тел действительно точно происходило бы по закону тяготения. Марксисты же, напротив, для аналогичного предположения, что в строе без частного капитала меновая ценность товаров в точности следовала бы постулируемому закону трудовой ценности, не имеют ни хорошего ни плохого обоснования, — они совсем не имеют такового. Теперь я перехожу ко второй вышеуказанной кардинальной погрешности программы Шмидта, а именно к абсолютной шаткости его исходной точки.