Перед ними оказалось довольно большое помещение. Скорее всего, это был склеп. Но склеп этот не выглядел мрачным и не вызывал ассоциаций со смертью. Он был превращен в жилую комнату, освещенную несколькими яркими светильниками. Только мраморная статуя скорбного ангела, пристроившаяся в углу, напоминала о том, что это склеп, а не жилая квартира.

Возле одной из стен располагался шкаф, рядом с ним – диван, покрытый мягким шерстяным пледом, напротив него – письменный стол с компьютером и несколькими мониторами. В дальнем углу, на низкой черной тумбе, стоял допотопный телевизор с крошечным экраном и прикрепленной к нему линзой. Такой телевизор Надежда видела много лет назад у своей престарелой тетки. Телевизор и тогда уже считался безнадежно устаревшим, но тетка его не выкидывала, поскольку старый прибор напоминал ей о покойном муже.

Только оглядев всю комнату, Надежда увидела ее обитателя.

Это был высокий худощавый мужчина с пышными седоватыми волосами. Он стоял в углу за шкафом, пристально глядя на вошедших. На лице его было напряженное внимание. Наконец его лицо разгладилось, и он улыбнулся:

– Да, Надя, хоть ты и сильно изменилась, но узнать тебя можно…

– Ленька?! Ленька Кондрашов?! – выпалила в ответ Надежда. – Ну, а ты почти не изменился!

– Ну, ты уж скажешь! – улыбнулся мужчина. – Все мы очень изменились, но это не страшно!

– Так! – перебила его Надежда, и улыбка исчезла с ее лица. – А теперь, будь любезен, объясни, что все это значит! – Она обвела рукой странное помещение, но имела в виду нечто большее. – Что все это значит – твои фальшивые похороны, игра в прятки, подземное убежище… ты что – с кем-то воюешь?

– Ну, в каком-то смысле да… – протянул Кондрашов. – Но дело не только в этом… дело, Надя, вот в этом телевизоре… – и он показал на допотопный агрегат в углу комнаты.

– Что? – Надежда удивленно захлопала глазами, а потом расхохоталась. – Это что – какой-то особо редкий аппарат? Он имеет колоссальную историческую ценность?

– Да, Надя, это очень редкий аппарат, – ответил Кондрашов очень серьезным тоном. – Больше того… гораздо больше. Я все тебе сейчас расскажу. Но придется начать издалека… Ты помнишь Подосиновку?

– Еще бы!

– А помнишь старый дом возле мельницы, где окна всегда заколочены были?

– Где изобретатель жил?

– Ага…

– Как не помнить, – вздохнула Надежда, – я еще там упала, неделю бабушка дома держала, вы без меня развлекались…

– Точно, тогда все и случилось… Вы садитесь, чаю могу предложить с пряниками…

– Не надо нам чаю! – Надежда вспомнила об ужасающем количестве съеденного сегодня лимонного печенья. – Говори уж!

Мария ощутила вдруг, как она замерзла и устала. Денек выдался трудноватый! Сначала ее избили, потом едва не утопили, потом притащили на кладбище…

– Маша, садитесь! – Кондрашов подтолкнул ее к дивану и закутал пледом. – Будьте как дома!

«Как дома, – подумала она, – как дома – в склепе…»

Кондрашов начал свой рассказ.

Речка, на которой стояла деревня Подосиновка, носила выразительное и красноречивое название Бобровка. Говорили, что когда-то давно на речке жили бобры. Сейчас в некоторых местах она была мелкой, засушливым летом ее даже пятилетний ребенок мог перейти вброд, но деревенские старожилы помнили времена, когда Бобровка была полноводной, и на ней стояла большая водяная мельница. Впрочем, мельница сохранилась до наших дней, она находилась на большой лесной поляне в полукилометре от деревни. Само собой, эта мельница давно уже не работала, мельничное колесо прогнило и развалилось, да и само здание покосилось и грозило обрушиться.

Рядом с мельницей стоял старый дом, в котором когда-то жил мельник.

В этом доме обитал деревенский чудак, долговязый одинокий человек лет сорока. У этого чудака и имя было чудное, старозаветное – Полиен, но никто его этим именем не называл. Вся деревня звала Полиена исключительно Кулибиным.

Дело в том, что Полиен все время что-то мастерил и изобретал. Причем нет чтобы он мастерил что-нибудь полезное в хозяйстве или, к примеру, чинил соседям бытовые приборы – он делал что-то совершенно бесполезное и бессмысленное. Из-за этого своего увлечения Полиен совершенно запустил хозяйство, на огороде у него вместо огурцов и моркови росли огромные лопухи и репьи, крыша на доме прохудилась, изо всех щелей дуло. По причине такой вопиющей бесхозяйственности и проистекающей из нее нищеты Полиена часто называли не просто Кулибиным, а Кулибиным голозадым. Известно ведь, что русские люди мастера на выразительные прозвища.

Полиен вечно рылся на деревенской свалке, отыскивая там детали старых холодильников, телевизоров или швейных машинок, и сооружал из этих деталей громоздкие и странные устройства. К примеру, соединил перегоревший телевизор Мишки-тракториста с пришедшей в негодность швейной машинкой тети Брони. В результате телевизор снова заработал, причем ему не требовалась антенна и даже подключение к электрической сети. Только показывал он что-то совершенно непонятное. Мишка-тракторист хотел было потребовать заработавший телевизор обратно, но увидел, что его телевизор с утра до вечера показывает жизнь семейства полевых мышей, плюнул и отказался.

Также из старого холодильника и разбитого мотоцикла изобретатель соорудил что-то вроде вязальной машины, но эта машина плела исключительно лапти, а кому в наше время нужны лапти?

В общем, Полиена в деревне не уважали.

– Лучше бы он пил! – говорила тетя Броня, провожая его сочувственным взглядом. – Пьяный проспится, и все на человека похож, а от этого доходяги ни пользы, ни радости!

Как обычно бывает, особенно досаждали чудаку дети, которые бегали следом за ним и выкрикивали на разные голоса его неуважительное прозвище. Мальчишки постарше, кроме того, часто подбирались к его дому и заглядывали в окна, но после того, как из окна вылетел светящийся темно-красный шар и взорвался во дворе, в клочки разнеся водосборную кадку, эти походы прекратились.