– Давай, Джеймс. Вот время и настало. Выйди к своей невесте.

Виктор вздохнул так глубоко, как не вздыхал еще никогда. Задержав дыхание и проверив наличие феникса на плече, он медленно встал со своего трона, ощущая на себе сотни, тысячи взглядов, один из которых принадлежал переживающей за своего сообщника Даше. Граф поправил воротник, гордо поднял подбородок и подошел к леди Оливии. Поцеловав ее ручку, посмотрел на толпу.

– Теперь вы, ваше преосвященство, – сказал герцог епископу. – Приступайте к церемонии.

Клод Люций кивнул и вышел к брачующимся. Он встал напротив них и воздел руки к потолку, после чего прикрыл глаза и нараспев прочитал длинную молитву только на одним богам известном языке. Виктор не жаловал здешнюю религию, как и любую иную, но поднявшийся прямо внутри помещения ветер и небольшое похолодание воздуха заставили его пересмотреть свое отношение к вселенскому Свету. В конце концов, мир, основа которого погрязла в магии, может быть заполнен чем угодно – вплоть до самых сказочных богов. Впрочем, тема веры сейчас Виктора мало волновала, а потому он решил разобраться в себе и своем мировоззрении несколько позже.

– Леди Оливия Чаризз, – почти прокричал епископ, – согласна ли ты взять этого человека в законные мужья, любить и оберегать его от всяческой скверны? Клянешься ли жить в мире и преданности с ним до самой своей смерти и даже после нее?

Невеста чуть подалась вперед и кивнула:

– Клянусь.

Клод Люций повернулся к Виктору:

– Граф Джеймс Берк, согласен ли ты взять эту девушку в жены, любить и оберегать ее от всяческой скверны? Клянешься ли жить в мире и преданности с ней до самой своей смерти или даже после нее?

Виктор представил, как среди гостей где-то сидит и усмехается Лагош. От этой мысли в голове его закипела ярость, но выплескивать ее в столь знатный момент было бы верхом глупости. Вместо этого Виктор прикрыл глаза и постарался успокоиться, сосчитав перепрыгивающих забор десять беленьких овечек. Самая последняя овечка почему-то оказалась побитой и несчастной: она не преодолела препятствие и с грохотом рухнула на плетенку.

– Граф Берк? – повторил епископ.

– Кля… клянусь, – откашлявшись, выдавил из себя Виктор и сразу же почувствовал себя последней сволочью в отношении герцогской дочки. Но отступать было поздно.

– Вот и славно. Именем Света, я принимаю ваши клятвы, и с этого самого момента объявляю вас мужем и женой! Можете друг друга поцеловать.

Не было никаких колец или иных символов бракосочетания. Леди Оливия под шум аплодисментов и свадебный марш повернула Виктора к себе лицом и положила руки ему на плечи. Ее теперь уже законный муж приобнял девушку за талию, предварительно стянув с ее головы фату. А убрав закрывающую лицо вуаль, чуть не впал в ступор.

– Поцелуй меня, – улыбнулась Оливия.

Сказать, что новоиспеченная жена оказалась страшненькой – это ничего не сказать. Совершенно неправильные черты лица резко перетекали то в округлые, то в угловатые формы. Над высокими и выпуклыми скулами смотрели в разные стороны два чрезмерно накрашенных глаза. Из-под очень тонких и алых от помады губ выглядывали зубы, между которыми зияли довольно крупные пробелы. И, разумеется, над всем этим великолепием был проведен обряд косметического вмешательства: веснушчатую и прыщавую кожу покрывал довольно толстый слой стекающего из-за жары тонального крема, присыпанного целой тонной обсыпающейся пудры.

– М-мамочки, – только и выдавил из себя Виктор, прежде чем «суженая» впилась в его губы сладким французским поцелуем.

– Горько! Горько, товарищи! – разнесся знакомый женский голос над толпой. Кто выкрикнул эту фразу – было понятно без подсказок.

Оливия и не думала выпускать мужа из своих крепких объятий. А Виктор вдруг осознал, что это его первый поцелуй за долгие, долгие десятилетия. Последний раз он целовал таким образом лишь свою настоящую любовь, единственную и неповторимую Лизу, но было это так давно, что все уже и забылось.

– А ты красив вблизи, – шепнула Оливия. – Не терпится остаться с тобой наедине, любимый.

– Да… и мне тоже, – ужаснулся Виктор.

Епископ искренне извинился и покинул праздник, объяснив это тем, что у него есть еще другие дела, касающиеся только сановников. Перед уходом он похлопал Виктора по плечу и как-то странно заглянул ему в глаза, не произнеся ни слова. Остолбеневший от ужаса не жених, а уже муж окаменевшими ногами добрался обратно до своего трона и занял место подле герцога.