– Знавал вашего батюшку… Прекрасный был офицер, но дуэлянт и ругатель каких свет не видывал… – доброжелательно покивал головой и шагнул к Нарышкину, с удовольствием отметив страх, который внушал он, добродушный, мягкий человек.

Затем подошел к третьему юнкеру, сверлящему взглядом его подбородок. Узнав их фамилии, благосклонно призвал служить государю и России, как служили их деды и прадеды. «Ежели бы так же относились ко мне все подданные!» – помечтал он, усаживаясь в кресло.

Генералы молча ожидали его решения.

«Мальчишек следует поддержать! – подумал император. – И так пострадали, а то вон братец мой одним взглядом разорвал бы ребят на части», – посмотрел на Константина, который, забывшись, несколько раз побарабанил пальцами по столу.

Опомнившись, великий князь сконфузился и убрал руки на колени, с еще большей яростью глянув на юнкеров: «Так опозорить меня перед братом и генералами!» – негодовал он, ссутулившись и нависнув плечами над столом.

– Зарыть эту яму пора, ваше величество, – буркнул Константин, глядя в стол, – пока какие-нибудь молокососы шею не свернули…

Щеки юнкеров пошли пятнами.

– А на войне, ваше высочество, ямы и бугры никто равнять не станет, – возразил ему Барклай де Толли. – Маневры следует проводить на трудной местности, в условиях, приближенных к боевым.

Присутствующий здесь Арсеньев хотел поддержать главнокомандующего, но император, нахмурившись, тихонько стукнул ладонью по столу, требуя тишины. Слышно стало лишь жужжание большой зеленой мухи, норовившей приземлиться на голову великого князя, что привело его в совершенное бешенство. Быстрым движением длинной руки он ловко поймал обидчицу и раздавил, на миг довольно ухмыльнувшись, и затем брезгливо вытер ладонь о белоснежный платок.

– Господа генералы! – начал император тихим, спокойным голосом. – Юнкера, разумеется, ни в чем не виноваты… и их начальники тоже. Мальчишки служат всего полгода, и, полагаю, из них получатся отменные командиры и грамотные офицеры, о наказании не может идти и речи! – Позвонил в серебряный колокольчик и велел камердинеру проводить юнкеров.

– Братцы! – пошатываясь, Нарышкин плюхнулся на крыльцо. – С самим государем разговаривали…

Оболенский стрельнул у солдата трубку и, не брезгуя, сунул слюнявый искусанный чубук в рот, глубоко затянулся крепчайшим табаком и долго потом кашлял, исходя слезами. Солдат добродушно хлопал его по спине. Рубанов, подтягивая подпругу, тут же дал клятву верно служить царю и отечеству, не жалея живота своего.

«Жалует царь, да не жалует псарь!» – говорят в народе.

По прибытии в Петербург приказом по эскадрону Вайцман упек юнкеров на гауптвахту, придравшись к внешнему виду. Вебер злорадно потирал руки: «По плечу, видите ли, его величество их похлопали… и наказывать не велели!» – завидовал он, жалея, что тоже, за компанию, не свалился в "кирасиркое горе" А мы вас за другое упечем…».

На гауптвахте в соседней камере оказались и трое кавалергардских юнкеров, но так получилось, что враждующие стороны не встретились друг с другом за все время отбывания наказания.

Дежурные офицеры с любопытством приглядывались к конногвардейцам. Слух о них гулял уже не только в гвардии, но и по размещенным близ столицы воинским гарнизонам.

Через трое суток в одно и то же время, под вечер, всех юнкеров выпустили на свободу, и они столкнулись нос к носу на выходе из здания гауптвахты.

– Господа! – ехидно улыбнулся Рубанов. – Кто это вас так?..

– Ха-ха-ха, – хохотнул Оболенский.

– Судари! Вы уже выбрались из ямы?! – скромно поинтересовался красавчик и на всякий случай отступил за спины товарищей, заметив сжатые кулаки верзилы конногвардейца.

Медведеподобный с подтянутым, в свою очередь, тоже хихикнули, но скромно и без вызова.

Один лишь Нарышкин никак не реагировал на происходящее и не принимал участия в беседе. Трое суток на нарах в каземате не прибавили ему оптимизма.

Услышав про «кирасирское горе», Максим не смутился, а, закатив на секунду глаза к небу, о чем-то подумал, подтянул пузырящиеся на коленях лосины повыше и, гордо выдвинув вперед ногу в нечищенном пыльном сапоге, как давеча красавец кавалергард, вдохновенно принялся лить несусветную чушь на мозги юнкеров. «Главное, положить начало романтическим слухам, дабы выглядеть не олухами, а героями».

– Да господа! – погладил прорванный на локте колет. – Вахмистр оделил всех троих подержанной формой – на губе сгодится, а то хорошую потом не дочистишься. Так крупно и с таким минимальным шансом на выигрыш мы еще не спорили… – сделал длинную паузу, чтобы вызвать интерес у кавалергардов, но, оказалось, что изумил своих друзей. Открыв рты, они таращились на Рубанова.

– Молчите, молчите, господа. Я сам все расскажу, – замахал он на них.

– И что же это за смертельное пари? – подал голос из-за спин товарищей красавчик. – Выберетесь из ямы сами или нет?! – все не мог успокоиться кавалергард.