Шрифт:
Серега мучительно усмехается:
– Не да-ам!
– Пошли, мочи нет.
Двигаемся на кухню.
– Как, крысы не съели? – говорит Юрка. – Мне приснилось, что от тебя скелет голый остался и мы пошли его продавать.
Серега забеспокоился:
– Продали? За сколько?
– Да не досмотрел. Этот вот, – Юрка махнул на меня, – пришел, разорался…
Серега достал из-под моего матраца пузырь:
– Вот она. Не нашел, хе-хе! Я знаю, куда ныкать!
Я убрал матрац, подушку, повесил в прихожей шинель. Ребята уже сидят за столом, водочка разлита. Юра пытается покурить.
– Ну что, за новый день? – предложил Серега, подняв свою рюмку.
– А я уже стих написал. Сейчас выпьем, зацените.
– Давайте, тянуть нельзя, а то пахма накроет! – Юрка скорей заглотил свою дозу, понюхал хлеб, сделал затяжку мизерного окурка и обжег пальцы.
После первой я прочитал про звездочку. После второй Серега нашел свое вчерашнее, которое успел записать перед отрубом.
Плоскость зеркал уходящего дня
Сдирает получше наждачного круга.
Друг друга мы не найдем,
Случайно встретив друг друга.
– Вот, смотрите, еще хотел что-то писать, но силы оставили. Могла выйти поэма…
– Да и так неплохо, очень неплохо, – перебил Юрка. – Еще есть? Сен, наливай!
Для непривычного человека выглядим мы не слишком-то симпатично. Заросшие лица, под глазами темные пятна от усталости и жизненной гонки. Серега худой, грязные волосы торчат в разные стороны, во рту чернеют больные зубы. Пухлый некогда Юра сбросил за полгода килограммов двадцать, сделался стройным, носит джинсы, которые стали ему тесны еще лет в семнадцать. Лицо опухшее, бледное, хайры висят сосульками. Себя я не видел в зеркале давным-давно, не могу сказать, как выгляжу. Зато вот глаза у Юрки и у Сереги, да, думаю, и у меня, очень выразительные; словно про нас поговорка: «Одни глаза остались». А что еще надо? Глаза все решают.
– Ну, дай бог, не последняя!
Глотаем горячие капли, ставим рюмки на стол. Вот, пока все. Серега начинает что-то писать, Юрка делает самокрутку, я чищу картошку.
– Сейчас пожрем и сходим к Лагутину.
Ребята согласно кивают; у Лагутина можно разжиться десяточкой, и живет он в двух шагах.
– Если Лагутин обломит, пойдем в пед.
– Угу, угу.
Между рамами, в окне, пакетик с жиром. И картошка жарится на нем вкусная, золотистая, питательная. Еще бы чесночку или лука и соли немножко…
– И хлеба нет?
– Знаешь крестьянский закон: «Или картошка – или хлеб»?
– Мда, логично вообще-то…
Глава вторая
Витя
Всухомятку картошку есть не пришлось. Явился сосед Витя, больной, подергивающийся, с перебинтованной головой.
– Живы, парни?
– И ты, Вить, жив?
У Вити в руках банка соленых помидоров. Сразу понятно, зачем он ее принес.
– Старушки за тридцатник у гастронома продают. Можно с них на бутылку выжать, а то и на две, – рассуждает Серега, глядя на помидоры.
Витя кивает:
– Я и думаю. Пойдем кто-нибудь, сдадим.
– Да еще рань, какие старухи…
– Сидят, сидят, с семи часов, видел, сидят. Уже же есть семь? – говорит сосед. – Пойдем, кто со мной?
Я жарю картошку, Серега хозяин, он решил немного прибраться пока. Пришлось идти Юрке.
– Черт, закурить не спросили! – спохватился я.
– Да у него нет, ты что…
К приходу добытчиков стол накрыт: сковорода, вилки, обломки зачерствелого хлеба, рюмашки. Расположиться решили в зале. Все как надо. Помидоры удалось продать за пятнадцать. Купили «Русскую», пачку «Примы» и булку серого.
– Вот это да! Вот это загудим! Давайте, располагайтесь скорей!
Расположились. Налили по первой, выпили, закусили.
– Что с башкой-то случилось?
Витя поморщился, закурил, стал рассказывать:
– Я, когда от вас вчера вышел, на улицу вышел, пройтись. А там цепанул девчонку. Хорошая девчонка такая. Пошли ко мне. Всё путем, она тоже поддатая, веселая, я веселый. Только начали вроде, и тут бах – жена!
– Вы ж с ней в разводе, – удивился Серега.
– Но, в разводе, а живем-то в одной конуре. К тому же на ее тахте. У нее тахта в комнате удобная, ну и… Девчонку на площадку выкинула, мне, этой, для теста, по кумполу вот…
Витя – здоровенный рабочий, уже пожилой человек. Розовая лысина, растянутая майка под пиджачком, мясистое лицо. Шестьдесят седьмого года призыва, принимал участие в боях за Даманский, рассказывал как-то. Живет в соседнем подъезде. Сына посадили на семь лет за квартирные кражи, с женой развелся, СУ их закрыли. Попивает теперь.
Водочка, картошечка, сигареты… Приятно становится, тепло. Внутри размягчилось, кровь обращается в привычном режиме. Беседа идет. Заговорили о поэзии.
– …Нет, парень, ты меня не прикалывай, – просит сосед Юру. – Я хоть сам их не сочиняю, но понимать – понимаю! Давай лучше, давай просто читай и не прикалывай.