Лучше уж сегодня, чем завтра, подумала Диана. На последний перед летними каникулами учебный день у третьего класса был запланирован поход в зоопарк.

Ветром с деревьев уже сорвало массу мелких веток, которые плотно усеяли землю. Диана ехала в машине, и они хрустели под колесами, как косточки.

Эмма выглядела довольной и счастливой, когда мать поцеловала ее перед уходом. Сестра Беатрис наблюдала, как они прощаются, тенью нависая над ними. Мигрень у Дианы прошла как по волшебству, стоило ей увидеть улыбку дочери.

Эмма смеялась. Она стала прежней девочкой, обыкновенной девочкой, которая о растрепавшихся хвостиках на голове волнуется больше, чем о душе. О том, что сестра Беатрис вызвала мать в школу, она не могла не знать, но Диана с Полом убедили ее, что произошла какая-то ошибка и все разъяснится.

— Ты скажешь ей, что я ничего такого не писала? — спросила Эмма.

— Конечно, милая, — ответил Пол. — Раз ты сказала, что не писала, значит, так оно и есть. Мы тебе верим.

— Клянусь, что не писала! Клянусь всей своей жизнью!

Эмма бросилась в объятия отца, который поверх ее плеча смотрел на жену.

Диана не могла с уверенностью сказать, что выражал этот взгляд.

Неужели он в чем-то ее обвинял?

Неужели думал, что Диана и в самом деле, как вначале решила Эмма, написала этот кошмар и положила листок в рюкзачок дочери? Но зачем?

С какой стати, прости господи, она стала бы делать подобные вещи?

— Конечно, — уверила она дочь. Диана держала сложенный вчетверо листок как разрешение, пропуск или справку от врача. Как индульгенцию.

И все-таки… Кто это сделал и зачем?

— Конечно, я скажу ей, что это чудовищная ошибка. Что ты никогда не написала бы такое сочинение.

Оставив Эмму в школе, Диана поехала домой. Остановилась рядом с гаражом. Велосипеда мужа на обычном месте не оказалось, хотя он в этот день он не преподавал. Она решила, что он отправился в свой офис или в библиотеку. Может, уже пишет план осенней лекции в честь М. Фуллера.

Диана открыла незапертый черный ход и, скинув по дороге туфли, вошла на кухню.

В доме было тихо.

Грязная посуда после завтрака стояла нетронутой.

Снаружи, в небе, сквозь багровые тучи пробивалось тусклое солнце. На кухню через москитную сетку просачивался синеватый свет. Диана включила радиоприемник, стоящий на холодильнике, и принялась за уборку.

Доктор Лаура беседовала с мужчиной, судя по голосу, очень молодым.

«Это несправедливо, я не согласен», — говорил он.

«А что же, на ваш взгляд, справедливо?» — спросила ведущая. Он не ответил.

«Она сказала, что принимает противозачаточные таблетки», — ответил он наконец.

«Хорошо, а вы когда-нибудь спрашивали, что она сделает, если таблетки не сработают?» — спросила доктор Лаура.

«Нет».

«А надо было».

«Я слишком молод, чтобы иметь ребенка».

«Вполне возможно. Но он уже есть, и вам пора взрослеть».

В эфире послышались звуки, похожие на плач.

Диана с кухонным полотенцем в руках остановилась и прислушалась.

Плач становился все громче, потом перешел в визгливый крик, какой может издавать новорожденный младенец или получившее удар животное. Диана уронила полотенце и быстро отошла подальше от приемника, на ходу набирая номер радиостанции. Ей вслед несся сквозь помехи этот непонятный вой. Но к нему примешивалось что-то еще…

Смех?

Низкий мужской смех?

Потом он сменился треском электрических разрядов и тишиной.

Здесь было тихо.

Церковь стояла пустой, да и на дороге не было ни души. Только на деревьях верещали, разрывая кладбищенскую тишину, дрозды, впрочем выглядевшие вполне дружелюбно.

Почти все надгробия были старыми, источенными ветрами, с почти стершимися именами.

Под ногами шелестела пышная чуть желтоватая трава.

Чем дальше от входа, тем меньше становились плиты. Девочкам приходилось наклоняться, чтобы прочитать надписи, выбитые под склоненной фигуркой ангела с искаженными от столетних слез чертами.

«Закрой глаза и больше не плачь. Маленький Джон ушел раньше».

Рядом с ангелом на могиле маленького Джона стоял каменный ягненок, охраняющий могилу его брата.

«Возлюбленный сын Сары и Во».

Оба мальчика родились с интервалом в год, но умерли в один день, 29 апреля 1888 года.

Девочки молча бродили и читали имена и даты на могилах.

— Это же дети! — наконец произнесла одна.

— Господи! — воскликнула вторая.

Наконец вся посуда была убрана, и Диана пошла наверх.