Перед мысленным взором Клаудии возникли генерал ордена и его советник, а также группа пожилых мужчин. Все они были в черном, с серьезными лицами. Как постаревшие солдаты, охраняющие клад, подумала она. Или рыцари. Но по какому делу собралось это судилище?

– У нас пока слишком мало фактов, чтобы отбрасывать какие-либо теории, Альдо. Прежде всего на повестке дня кропотливая криминалистическая работа. У нас назначена встреча в Ватикане, возможно, она даст нам кое-какую информацию. – Клаудия подняла голову и посмотрела поверх окружающих ее крыш в сторону Ватикана, где в солнечных лучах переливался созданный Микеланджело купол высотой более чем в сто тридцать метров. – Поскольку погода чудесная, предлагаю пройтись.

Чем ближе они подходили к Ватикану, тем большим становилось число прохожих, стремившихся туда же, куда и они. Утром, должно быть, никто и не рассчитывал, что так распогодится. Теперь, казалось, все приехавшие в Рим туристы спешили воспользоваться этим и полюбоваться куполом собора Сан-Пьетро в солнечных лучах. Школьники, вопя, бегали вокруг учителей, маленькие и большие туристические группы послушно следовали за своими экскурсоводами, а японцы с фотоаппаратами громким голосом отдавали команды, будто речь шла о штурме тихоокеанского острова. На стыке Борго Санто-Спирито и Виа дель Сант-Уффицио была такая давка, что продвижение вперед в ближайшее время казалось невозможным.

– До встречи остается еще двадцать минут, – заметил Альдо, бросив быстрый взгляд на часы. – Давай зайдем в какой-нибудь бар, пока толпа не рассеется. Мы оба с самого утра ничего не ели, если я не ошибаюсь.

– Не ошибаешься. – Клаудия тут же почувствовала слабость. – Я просто умираю от голода.

В углу бара им удалось найти свободный столик – крошечный, с двумя плотно придвинутыми друг к другу стульями. Клаудия заказала горячий бутерброд с салями и сыром и стакан свежевыжатого апельсинового сока, а Альдо – кусок фруктового торта и колу. Клаудия жадно вонзила зубы в свою калорийную закуску и стала есть с большим удовольствием. Но когда Альдо заговорил, аппетит у нее мгновенно пропал.

– Я хочу еще раз извиниться перед тобой за вчерашнее, Клаудия. Я не шучу, поверь мне. Кроме того, мне вовсе не свойственно вот так…

– Тихо! – прикрикнула она на него.

Ей было неприятно, что он напомнил ей о том случае, и к тому же она не могла придумать более неподходящего места для подобного разговора, чем переполненный, шумный бар. Кроме того, между ней и Альдо все уже было сказано.

– Это по-прежнему стоит между нами. Мы сможем выкинуть эту проблему из головы, только если обсудим ее!

Голос Клаудии стал ледяным.

– С головой вообще-то ситуация довольно забавная. Если уж в нее что-то попало, то выкинуть это не представляется возможным. Вероятно, стоит попытаться что-то объяснить, что-то приукрасить, но что сделано, то сделано, а что сказано, то сказано.

Лицо Альдо омрачилось; он, казалось, смутился.

– Так нечестно. Я прилагаю все мыслимые усилия к тому, чтобы все уладить. Но ты просто закрываешься от меня, будто тебе это ни к чему. Я уже начинаю думать, что ты обрадовалась, когда нашла предлог положить конец всему, что было между нами. – Он тяжело вздохнул. – Но я этого не понимаю!

– Так, значит, по-твоему, это предлог? Дискуссия окончена, Альдо. – Покачав головой, Клаудия встала и положила на столик купюру в десять евро. – Считай, что я тебя пригласила. А теперь идем, монсеньор Уэхара ожидает нас!

Пауль Кадрель стоял у единственного окна своей комнаты и смотрел на деловой Рим, спешащих прохожих и проносящиеся мимо авто. Казалось, никому нет дела до смерти старого иезуита. Мысли Пауля по-прежнему беспорядочно метались, но хаос в его голове еще больше усилился с тех пор, как Дэвид Финчер откровенно признался, что солгал полиции.

Генеральный секретарь упросил Пауля подождать, пока его не позовут для дальнейшей беседы.

Все это не нравилось Паулю. С каждой проведенной здесь минутой росли его сомнения и увеличивалось количество вопросов. Изначально он прилетел в Рим, чтобы попрощаться со старым другом и приемным отцом. Однако теперь Паулю казалось, что он находится здесь по совершенно другой причине, причине, о которой ему ничего не известно. И он не был уверен, что вообще хочет узнать о ней, но выбора у него не оставалось. Он иезуит, а значит, обязан слушаться своего генерала.

– Входите, – сказал Пауль, когда в его дверь постучали. Генеральный секретарь просунул в дверь свое массивное тело, и Пауль удивился. Неужели у этого занятого человека нет других забот, кроме как приглашать его на беседу? Здесь явно дело не в чересчур услужливом нраве, вынудившем секретаря взяться за исполнение подобного поручения.

– Вы свободны, брат Кадрель?

Пауль кивнул и указал на дорожную сумку, стоявшую на полу между кроватью и гардеробом.

– Разобрать вещи я могу и попозже.