Скоро на площадку поднялись Мансуров и Беседнов. Сообщив, что все распоряжения выполнены, встали рядом. Чуть помешкав (службу-то надо заканчивать!), прибыл отец настоятель.

– Явились, – глухо сказал отец Иринарх, считая паруса. – Пять штук…

– Больше должно быть, – сообщил Палицын. – Рыбак сказал, семь видели, да еще и лодки…

В обитель, со всех семи ворот, тонкой струйкой вливались крестьяне, бросавшие жилье. Коров и овец угоняли в лес. Бабы плакали, мужики зверели, не стесняясь материться в стенах. Когда поток иссяк, из ворот вышли «осадные люди» (особый отряд из монастырских слуг) и принялись ставить срубы.

– С севом-то не успели, – вздохнул игумен. – Коли неделю-другую промедлим, без зерна останемся.

– Совсем? – удивился Авраамий, памятуя о монастырских запасах.

– Ну, совсем – не совсем, прокормимся, да и семена останутся. Хотя не велик урожай-то на островах. Рожь, да репа…

Елизарий Денисович кашлянул, привлекая внимание старцев:

– Отцы воеводы, свеи шлюпку спустили, под белым флагом…

– Никак, посольство? – встрепенулся Палицын, не успев удивиться диковинному обращению.

– Ну, как же без него? – усмехнулся настоятель. – Думают – вдруг-де новый игумен под руку к королю пойдет. Ну, как дети… – Покачав головой, настоятель кивнул: – Ну, брат воевода, пошли, свеев послушаем.

– Э, нет, отец настоятель! Не отпущу я вас, вдвоем-то! – возмутился стрелецкий голова Беседнов. – Мало ли, что свеи удумают – вас захватят да потребуют ворота открыть. А мы-то че делать будем? Как хотите, но два десятка стрельцов дам. И Ондрюшку Леонтьева пошлю. Он хоть и болтун, но парень надежный.

Выйдя на волю, старцы дождались, пока из ворот не выберутся ратные.

– Тут будем ждать или на берег пройдем? – поинтересовался Авраамий.

– Не гости они званые, чтобы навстречу идти, – отозвался игумен. – Им нужно – пускай сами и идут! А чего там горит-то? – приложив ладонь к глазам, всмотрелся настоятель.

– Починки горят, – сообщил Авраамий. – Я мужикам велел – как уходить будут, дома и дворы пожечь. Ну, на всякий случай, стрельцов отправил, чтобы присмотрели.

– А почто дворы-то палить? – хмуро поинтересовался игумен.

– Чтобы свеям не досталось, – пояснил келарь. – Зерно да скот вывезли, а что не смогли – велено в ямы попрятать. Оставят хоромы, свеи все тайники отыщут. А под пеплом да под бревнами горелыми – не сыскать. Да и сами бревна при осаде на что-нить годны. Срубы разберут, напротив обители сложат, вместо Гуляй-города. А так – шиш с маслом!

– Эх, брат Авраамий, слушаю я тебя – боязно, – задумчиво проговорил настоятель. – И прав ты вроде, а все равно – мороз по коже…

– Так и у меня, отче, мороз, – признался Палицын. – Еще хорошо, что народу там немного, уйти успели…

– А коли бы не ушли? – посмотрел игумен в глаза Авраамия.

– Пожег бы, – ответил келарь, не отводя взгляда. – Иной раз, чтобы большому войску спастись, нужно малым пожертвовать. Война.

– Война… – глухо выдохнул настоятель, но более ничего не сказал.

У причала, уткнувшись в бревна, стояли две шлюпки. Над одной развевался белый флаг, а над другой реял королевский штандарт – синий, с желтым крестом, украшенный черным двуглавым орлом.

– Быстро они орла нашего себе прицепили… – покачал головой настоятель.

– Ниче, отцепим, – пообещал пятидесятник Леонтьев – молодой, но уже с легкой сединой на висках.

Рослый швед, украшенный золотым нагрудником с королевскими львами и офицерским шарфом, начальственно рыкнул, и к обители двинулись парламентеры. Впереди шел матрос с белым флагом. За ним – барабанщик, следом – усатый верзила с королевским штандартом. Замыкали шествие пять солдат, в стальных панцирях и касках, с мушкетами на плечах. Последним горделиво выступал человек русского обличья – в долгополом кафтане и с бородой. Толмач (а кто это еще мог быть?) пытался попасть в такт, но получалось у него нелепо.

– Красиво идут, черти! – завистливо сказал Леонтьев и спохватился: – Прости, отец игумен, случайно вырвалось.

Отец Иринарх, неодобрительно посмотрев на сквернослова, промолчал, а пятидесятник облегченно выдохнул – коли игумен сразу не взгрел, больше к этому возвращаться не будет.

– Ондрюшка, ты на мушкеты глянь. Нравятся? – поинтересовался Авраамий.

– Ндравятся, – вздохнул стрелец. – Их, поди, на посошки ставить не надо.

– Во-во, – кивнул брат-воевода. – Видывал я такие. С руки можно бить, а доспех прошибет насквозь. И стреляют не на пятьдесят шагов, как наши пищали, а на все сто. Надо стрельцов упредить, чтобы знали.