Сберегите цветы полевые
вернуться

Маляков Лев Иванович
Шрифт:

В КРЫМУ

По волошинским тропам иду, Постигаю немые просторы, За звездой открываю звезду, За горой — бесконечные горы. Не ищу я куриных богов И в случайное счастье не верю, Очертанья морских берегов Возвращаю себе, как потерю. В полнолунье ущелья-котлы Родниками невнятно бормочут. До чего же бывают светлы Черноокие крымские ночи!

«О это тонкое — чуть-чуть…»

О это тонкое — чуть-чуть — Души моей отдохновение. И я могу легко вздохнуть, В свое поверив воскресение. Дозволено плеча чуть-чуть Коснуться в мягком полусвете. Сумел я грань перешагнуть — Теперь за нас двоих в ответе. Пока в цвету земля моя, Но все длиннее в полдень тени. Ведут от песни соловья К тебе высокие ступени. В лугах убавилось росы, И чуть слабей запахло тмином. Уже весомо на весы Кидает август золотины. Не огорчайся, не грусти — Тебе к лицу чуть-чуть печали. Прощально роща шелестит, И с каждым днем виднее дали.

«Казалось: все на свете тленно…»

Казалось: все на свете тленно — И что там наша жизнь одна! Придет конец самой Вселенной, Озера выкипят до дна. Все проходяще… Все непрочно… Все — только суета и прах. И представлялась мне воочию Душа моя в иных мирах, Где катаклизмы, как проклятья, Ее, живую, испарят… И лишь в твоих земных объятьях Я всемогущ и даже свят.

«Войди в меня, как входят в новый дом…»

Войди в меня, Как входят в новый дом. Не мучь себя сомненьем под окном. Иль нет в дому огня? Входи в меня! Я весь открыт, Как поле для ветров. Пускай гуляет во поле любовь! Она тебе велит: Входи, я весь открыт. Затепли свет, Хозяйкой в доме будь. Как поле, душу можешь распахнуть. В дому подвоха нет. Затепли свет.

ПРЕДЗИМЬЕ

Осень пробирается кустами, Через рощи, реки — напрямик. Вспыхнула в осинниках кострами. Обронила журавлиный крик. На траве осел колючий иней, Обновил старинное гумно. Сонные туманы по низине На заре малиновых тонов. Лошади в тумане словно лодки, Редко колоколец прозвенит. Полдень нынче ласковый и кроткий, Никого жарой не утомит. Небо удивляет высотою, Облака как думы в поздний час. Может быть, последней теплотою Солнышко одаривает нас.

«Он жил, как все, — законом стаи…»

Он жил, как все, — законом стаи: Беспечно шел за вожаком, То к тучам весело взмывая С гусиным звонким косяком, То из-за туч, крыла смыкая, Скользил за дальний косогор… Гуляла, Пела в небе стая, И в сердце ликовал простор. Ему бы мчать в небесной хмари, Послушно вторить вожаку, Когда бы снизу не ударил Огонь в гусиную строку. Взметнулась стая, строй нарушив, Разорванный сомкнула ряд… Предзимье люто веет в душу, И раны под крылом горят. Его болото приютило, Озера грели, как могли. Но не вернулась крыльям сила, Что отрывает от земли. Подстерегают птицу страхи За каждой кочкой и кустом. И елка, В старенькой рубахе, Склонилась маковкой-крестом.

МОЕ ПОЛЕ

Жизнь прожить — не поле перейти… Во моем во полюшке Ни тропки, ни пути. Замерло, побитое, под горой, Затянуло полюшко трын-травой. Стелются в нем жухлые кусты Да стоит березонька, А под ней — кресты… Я и сам в том поле уцелел едва — Пожалела малого матросская братва. Насмерть, до последнего, Встали у ракит… Иван-чаем полюшко До сих пор горит.

«Приходил, на ветру на весеннем…»

Приходил, на ветру на весеннем Продубленный, Спокойный с лица. Опускался солдат на ступени Свежесрубленного крыльца. И сидел до смерканья, усталый, С папиросой, дугою спина. Воробьев на дороге подталой Как могла угощала весна. А дорога тянулась к парому, За рекою терялась во мгле, Далеко уводила от дома — И опять возвращала к земле. Начинал от кола, От начала. Тяжелела от дум голова. И глядел, как мальчонку качала На коленях соседка-вдова.