Выговорившись всласть, я вытерся, обмотался полотенцем и выглянул в коридор. На ручке двери ванной комнаты уже висели чистые шорты и майка. Одевшись, я отправился в столовую.

Лиза разливала из супницы по тарелкам куриный бульон с лапшой. Я сел на свое место и только теперь ощутил смертельную усталость. Неделя всенощных бдений у постели Анны, мучительное и постыдное желание, которое она будила во мне, ее мрачная тайна и мои беспрестанные тревожные мысли вымотали меня.

— Вы прямо с лица спали, Николай Андреич, — заметила Лиза, наполняя мою тарелку. — Будто не с отдыха, а с марафона какого приехали.

— Так оно и есть, с марафона. Дорвался до рыбалки, не оттащить. Пять щук поймал… во-о-т таких, — широко раздвинув руки, сочинял я. — А карасей да мелюзги всякой не счесть. Кстати, Лиза…

Я оглянулся, но матушки не увидел. Вероятно, она замешкалась у себя в спальне.

— Лиза! — с чувством повторил я. — Вы никуда из дому не отлучались, пока меня не было?

— Как можно! Я за Берту Евгеньевну в ответе перед вами. Даже в магазин не ходила. Все по телефону заказывала, с доставкой, как вы велели.

— Точно?

— Вот вам крест, ей-богу! — всполошилась домработница. — Да нам двоим много ли надо?

— Как она себя чувствовала?

— Полегче. Приступов не случалось. Я ее гулять звала, а она ни в какую. Доктора, мол, запретили.

— Значит, она никуда одна не выходила?

— Что вы, Николай Андреич! Она со мной-то во двор выйти не решилась, а одна тем более.

— А третьего дня вы чем занимались?

— Третьего дня? — Лиза сдвинула выщипанные в ниточку брови. — Позавчера, выходит? Как всегда, дома были. Берта Евгеньевна книжку читала… я по хозяйству возилась. Пообедали, потом прилегли. Я как будто провалилась, уснула мертвецким сном. Просыпаюсь, глядь — скоро шесть часов. В кухне чайник кипит, Берта Евгеньевна фруктовый салат кушает. Присоединяйся, говорит, Лизавета к моей трапезе. Так и сказала. Я стою, глазами хлопаю, никак в себя не приду. Первый раз со мной такое. Обычно-то я днем не сплю…

Лиза сообразила, что зря призналась в своей оплошности, и осеклась. Начала оправдываться:

— Вы не подумайте, если бы Берту Евгеньевну сердце схватило, она бы меня кликнула. Я бы мигом прибежала! Хотя конечно… когда сильно плохо, не крикнешь. Но ведь обошлось же! Я чутко сплю, — виновато бубнила она. — Ночами и то вполглаза… все прислушиваюсь, как там Берта Евгеньевна…

— Ясно, — процедил я, принимаясь за бульон. — Ладно, Лиза, зовите хозяйку к столу. Стынет все.

Она с радостью метнулась прочь. Теперь она будет молчать о нашем разговоре, потому что чувствует вину.

Сыщик ничего не напутал. Матушка таки ходила на встречу с водителем или пассажиром «фольксвагена». Она подмешала домработнице в еду своего снотворного, чтобы та крепко уснула, а сама отправилась на свидание. Вывод один: матушка желала сохранить свою отлучку в тайне. Не от Лизы, разумеется, — что ей Лиза? — от меня.

Устраивать родительнице допрос с пристрастием я не стал. Рассудил, что ничего этим не добьюсь. А учитывая состояние ее здоровья, могу только навредить.

Обед прошел в молчании. Матушка украдкой бросала на меня пытливые взоры, Лиза излишне суетилась, уронила чашку, пролила соус на скатерть. Никто не проронил при этом ни слова.

К концу обеда я объявил, что хочу отдохнуть, и, не дожидаясь десерта, удалился к себе в комнату. Закрылся изнутри, достал бубнового туза и долго смотрел на него, в надежде разгадать его тайное значение. Вдруг у меня наступило прояснение в уме, правда, относительно совершенно другой вещи.

Я без промедления решил выяснить, не заблуждаюсь ли я…

Мой визит явился для него полной неожиданностью.

— Ба! Коля! Какой сюрприз… Ты уже в городе? Как рыбалка? Твоя мама ужасно волновалась за тебя. Мы созваниваемся каждый день, и все разговоры о тебе. Она души в тебе не чает. Ты один у нее остался.

— Извините, дядя Леша, что я без предупреждения.

— Что ты, что ты… какие между нами церемонии. Хорошо, что застал. Проходи, чайку попьем, побалакаем. Помнишь, как в детстве ты любил мои сказки? Вскарабкаешься на колени и слушаешь…

Он старался не выказывать смущения. Пригласил меня в сумрачную гостиную, где сохранялась прохлада даже в летнюю жару. Дядя Леша жил вдовцом в старинной трехкомнатной квартире. Средства к существованию давал ему маленький бизнес по продаже бытовой техники. Когда-то отец помог ему выкупить магазинчик и порекомендовал порядочного директора. Дяде Леше, лишенному амбиций, на жизнь хватало. Его жена, тетя Катя, давно умерла, и он больше не женился.

«Я однолюб, — объяснял он свое нежелание приводить в дом другую женщину. — Катя была моей второй половинкой, и мне ее никто не заменит. Проживу как-нибудь».

Детей им с супругой Бог не дал, и дядя Леша видел в этом знак свыше.

«Моя стезя — одиночество, — часто повторял он. — Оно не тяготит меня, а напротив, умиротворяет. Зачем нарушать гармонию?»

Единственными его близкими друзьями были мои родители. Дружба эта тянулась еще с совместной работы в банке.

«Банкиров из нас с Андреем не вышло, — посмеивался дядя Леша. — Но я не жалею. Нет ничего, скучнее банковского дела. Бумаги, расчеты, цифры… бр-р-ррр!»