— Есть вещи, о которых лучше говорить с глазу на глаз, — возразил Долгов. — Вы, молодые, срослись с мобилками и ноутбуками. Для вас живое общение заменил Интернет. Но мы с твоей матерью воспитаны по-другому. К тому же Берта опасается чужих ушей. Она не хочет выносить сор из избы.

«Лиза не имеет привычки подслушивать, — подумал я. — Хотя все бывает. Прислуга порой живет интересами хозяев и считает своим долгом быть в курсе всего, что происходит в доме».

«Что тебе известно о Лизе? — вклинился со своей репликой второй Нико. — Да ничегошеньки! Ты пользуешься ее услугами, с аппетитом поглощаешь ее стряпню, а что у нее на уме, тебе по барабану. Зря, дружище. Гляди, как бы не опростоволоситься!»

Лиза! Вот, кто совершенно выпал из поля моего зрения. Она прикидывается простушкой и недотепой, но так ли это на самом деле?

— Ты меня не слушаешь, — покачал головой дядя Леша. — Улетел куда-то, аки голубь!

— Простите…

— Вижу, твоя мать не зря беспокоится. Ты правда изменился. Глаза прячешь, нервничаешь, недоговариваешь. Похудел, на щеках щетина. Бриться некогда?

— Не нагнетайте, дядь Леша, — усмехнулся я. — Щетина нынче в моде. Я ее нарочно отпускаю.

— Жить надо не по моде, а по совести.

— Учить меня будете?

— Кто я такой, чтобы тебя учить? С Бертой у нас старая дружба. Ей, кроме меня, довериться некому. Андрей умер, — земля ему пухом! — а вас, молодых, в узде держать надобно, чтобы дров не наломали.

— Не на всякого коня уздечка найдется.

— Гляжу, остер ты на язык, — нахмурился Долгов. — Мало тебя отец порол.

— Он меня не порол, — запальчиво парировал я. — Он меня баловал.

— Результат виден…

— Скажите лучше, отец ни о чем не говорил с вами перед смертью?

Дядя Леша взял из конфетницы трюфель, развернул и отправил в рот, словно хотел подсластить напряженный диалог. Прожевал.

— Как же не говорить-то? Просил меня Берту не оставлять в ее скорби вдовьей, за тобой присматривать. Больно ты горяч да упрям, Коля. Нет, чтобы у старших совета спросить, — все сам решаешь. С женитьбой тянешь. Сам не можешь невесту выбрать? Давай мы с Бертой поможем. У нее чудесная девушка есть на примете…

Я вышел от Долгова с квадратной головой. Черный «фольксваген» привел меня в тупик. Жаль, но ничего не поделаешь. У нас с матушкой возникло взаимное чувство беспокойства друг за друга, и мы оба обратились к Долгову. Она — по давней дружбе, я — по неподтвержденному подозрению.

Испытывая смутную тревогу, я отправился в офис компании «Крайсер», которую возглавлял. Поработал с документами, провел короткое совещание, тут и вечер подкатил. Быстро время пробежало. Секретарша сделала мне чай и бутерброды. Я перекусил, думая, куда бы податься: заглянуть к Лорику или вернуться домой.

В начале восьмого позвонил детектив. Сказал, что ведет наблюдение за домом, где живет Анна.

— Насчет матери я выяснил, — сообщил я ему. — «Фольксваген» принадлежит другу нашей семьи. Они действительно встречались, говорили по душам.

— Почему скрытно?

— Тебе показалось, что скрытно, — терпеливо объяснил я. — Просто во дворе было негде припарковать машину.

Томашин помолчал, видимо припоминая, сколько машин стояло во дворе, и с сожалением хмыкнул.

— Ну, если так…

— А тебе непременно хочется впутать в эту грязь пожилую женщину, которая недавно потеряла мужа?

Сыщик обиженно засопел в трубку.

— Я только пытаюсь установить истину.

— Какую? — сердито спросил я.

— Кто еще из вашей семьи контактирует с Ремизовой.

— В черном «фольксвагене» Ремизовой тогда не было.

— А вы проверяли? — нагло осведомился детектив. — Когда на кону шестьсот бриллиантов баснословной цены, можно ожидать чего угодно. Перед блеском алмазов родственные связи меркнут.

— При чем тут алмазы? — вяло сопротивлялся я.

Он не тупой, этот Томашин, сообразил, что к чему.

В моей памяти калейдоскопом замелькали дни и ночи, проведенные с занемогшей Анной. Позавчера… позавчера… О, черт! Как раз третьего дня я настолько устал от круглосуточных бдений, что внезапно вырубился и уснул «мертвецким сном». Именно после обеда. Почти как Лиза. Эта смелая параллель мне не понравилась.

Если матушка могла незаметно выскользнуть из дому на часок и вернуться, то почему бы этот трюк не провернуть более молодой и выносливой Анне-Жанне? Она еще та артистка, моя сестрица. Аферы — ее стихия. Третьего дня она могла почувствовать себя значительно лучше, но продолжать имитировать болезнь, а я повелся.