— А ты, Федор Васильевич, все-таки помягче с людьми обходись. Надо, чтобы народ привык к тебе. Уважения добивайся.

— Приучу скоро, — уверенно отозвался Бубенцов. — А уважения все равно не окажется раньше осени. Пока хлеб колхозникам не раздам.

— Неверно говоришь. Таких у нас немного. Поверь, Федор, что я от всей души хочу помочь тебе…

— Вот за помощь спасибо. Большое спасибо, Ваня, — Бубенцов, не дослушав, прервал Торопчина, остановился, достал кисет. — Закуривай!.. Что бы мы теперь делали, если бы ты тягло не сохранил? Хотя… Вот не будь я Федор Бубенцов, если денька на три тракторы сюда не пригоню. Я, брат, к Мишке Головину ключ подберу. Ведь он когда-то у меня в помощниках бегал. Последнего своего барана зарежу, всей МТС угощенье поставлю, а тракторы у меня будут!

Но Торопчин не разделил энтузиазма Бубенцова.

— Видишь ли, Федор Васильевич, — сказал он довольно сухо. — Мы-то справимся и без тракторов, должны справиться, раз такое трудное положение в районе, а вот другие колхозы как?

— У каждого своя голова на плечах, — отрезал Бубенцов. Его удивило и, пожалуй, обидело то, что Торопчин отнесся к его замыслу неодобрительно.

— Нехорошо только, что по-разному эти головы думают. Вот, например, насчет барана мне уж совсем не нравится. Верно, есть у нас такой подход деляческий…

— Ну, завел агитацию! — Бубенцов рассмеялся и дружелюбно хлопнул Торопчина по плечу. — Вот что лучше скажи: как Марья Николаевна?

— Пока не ясно. Поторопился ты, пожалуй, Шаталову объявить.

— Нечего. Вот я сам возьмусь за Коренкову. Не время сейчас, Иван Григорьевич, коврики людям подстилать.

— Нет, Федор Васильевич, — решительно возразил Торопчин. — Насчет Марьи Николаевны предоставь действовать мне. Крепко обижена женщина. И просто приказать ей нельзя. Никакого дела не будет… Слушай, а что мы с тобой стоим тут друг против друга, как будто плясать собрались? Давай хоть присядем, покурим.

— И то, — охотно согласился Бубенцов. — У тебя, я смотрю порядочек здесь. Покультурнее, чем в другой избе. Смотри, и картинку притулили.

Торопчин и Бубенцов прошли в конец конюшни, где стоял свежевыстроганный шкаф, стол, а над столом висела репродукция картины Репина «Запорожцы».

И тому и другому давно уже хотелось поговорить друг с другом. Задушевно поговорить. Но подходящей минуты для такого разговора не находилось. Стремительно и бурливо, как весенние ключи, проносились дни. Вплотную придвинулась особенно ответственная в этом году пора посевной, и обоих захлестнул поток мелких, но неотложных дел.

— Так. А что же будем делать с Шаталовым? — начал разговор Торопчин.

Бубенцов сразу потерял благодушие.

— Ну, с этим усачом я долго хороводиться не намерен. Мне наплевать, что он до Москвы когда-то добрался, а в войну командовал здесь бабами. Назначу на бахчи или в объездчики — и точка. А нет — пусть катится к чертовой бабушке.

— Решай, Федор, подумавши, — предостерегающе сказал Торопчин. — А главное — людьми не бросайся.

— Смотри, как ты за своего будущего тестя заступаешься, — пошутил Бубенцов, но сразу же понял, что шутка оказалась неуместной.

Торопчин с трудом подавил вспышку гнева. Но не совсем. Порывисто поднялся со скамьи.

— Я тебя, товарищ Бубенцов, в сваты не звал и не позову. Понял?.. И еще одно заруби себе на носу: хоть ты и председатель, но ни одного колхозника понапрасну обидеть я тебе не позволю!

Взгляды Бубенцова и Торопчина встретились. И возможно, что именно в этот момент оба они смутно почувствовали, что их мнения в некоторых вопросах расходятся и вряд ли скоро совпадут. Так, даже не начавшись, закончился «задушевный разговор».

Федор Бубенцов сдержал свое обещание.

Тринадцатого апреля, в воскресенье, он вернулся из района и привез наряд на семенную ссуду.

А незадолго до его приезда в село пришли два трактора «НАТИ». Одна из машин тащила за собой будку, а другая — тележку с прицепным инвентарем.

Тракторы степенно и грузно вышли на площадь села, с одной стороны которой протянулись конюшни, с другой — колхозные амбары и бригадные сараи с инвентарем. Здесь же находились и сельсовет, и правление колхоза, и школа-семилетка. А посредине площади стояла пожарная вышка с набатным колоколом.

Известие, что пришли тракторы, явилось большой и неожиданной радостью для всех колхозников. Шутка ли — какая помощь!

Народ окружил тракторы, излучающие тепло и керосинно-масляный чад. Трактористам пожимали руки, похлопывали их по плечу, угощали семечками.

Но радость омрачили слова прибывшего Бубенцова. Он остановил свою тележку около тракторов и, не выходя из нее, сказал:

— Вы, товарищи колхозники, на этот каравай рот не разевайте. Это вам пока не сороковой год. И не пятидесятый. Нынче и пахать, и культивировать, и сеять будем своей силой. А машины заставим корчевать и поднимать целину на старой поскотине. Нашему колхозу тракторы дали только на три дня.