Марбо рассказывает и о том, как казаки нападали на колонну, в рядах которой шли его конные егеря: «Иногда казаки подтягивали на санях одно из легких орудий, из которого стреляли по едва бредущей шеренге, но их артиллерийских навыков было недостаточно, и они не могли причинить много вреда». Здесь уместно отметить, что расчеты донских конных орудий за войну 12-го года много раз бывали в самых яростных переделках, традиционно демонстрируя и меткость огня, и скорострельность, и умение маневрировать на поле боя.

Полковник конных егерей в своих мемуарах утверждает, что французская кавалерия благополучно добралась (!) до самой границы, до города Вильно. Его конные егеря вошли в этот город 9 декабря (?), «останавливаясь время от времени, чтобы освободить удила своих лошадей от сосулек, которые образовывались от дыхания».

Барон де Марбо утверждает и такое: «Каждый раз, когда по сугробам навстречу казакам скакал конный отряд французов, они рассеивались и исчезали». То есть, по Марбо, выходит, что всю войну не французы с союзниками боялись казаков (чему мемуарных свидетельств более чем достаточно), а казаки боялись даже малого числа кавалерии неприятеля, что полковник, лично знакомый самому императору, мог наблюдать весь Русский поход Наполеона.

После бегства французов через пограничный Неман донской атаман М. И. Платов с прискорбием писал главнокомандующему о состоянии на день победы казачьей иррегулярной конницы:

«…В донских полках… не более осталось казаков, как в лучшем полку полтораста человек на таких лошадях, кои могут еще, хотя и с трудностию, действовать: в прочем сделалось много казаков больных разными болезнями, ознобивших ноги в бывшие сильные морозы… и немало осталось их за устолью лошадей, которые хотя и собираются к полкам, но все еще не собрались…»

Все это было прямым следствием непомерных тяжестей и лишений быстрого преследования наполеоновской армии, ведения партизанских действий, требовавших высокой маневренности. Атаман М. И. Платов не напоминал о том высокому начальству до самых последних дней «грозы 12-го года». Но когда казачья конница вышла на берега Немана, об этом сказать уже надо было непременно.

Казачьи полки «выдохлись» к концу войны: измотались и люди, и их степные кони, полгода не знавшие отдыха и достаточного пропитания. Конский состав в войну не «ремонтировался», то есть свежие кони в казачьи войска не поступали. Лошади же, отбитые у неприятеля, никак не годились для казаков.

Прибыв в Вильно, император Александр I, празднуя со всей Россией великую Победу над Наполеоном, жаловал многих высокими орденскими наградами, чинами, другими почестями. Генерал-фельдмаршал светлейший князь М. И. Голенищев-Кутузов-Смоленский, как главнокомандующий победоносной Главной русской армией, удостоился высшей воинской награды – ордена Святого великомученика и победоносца Георгия 1-й степени. Думается, что в те торжественные минуты полководец вспомнил и о тех, кто даровал Отечеству историческую викторию.

Победные торжества продолжились и на следующий день. Был устроен традиционный в таких случаях званый обед. Во время его над древним городом, нынешней столицы Литвы, прозвучали пушечные залпы из отбитых у французов в здешних местах литовских орудий, что было делом казаков. После этого состоялся бал, на котором женскую половину представляла местная польская знать, еще полгода назад приветствовавшая триумфальный въезд императора французов в Вильно. Но времена, как говорится, меняются.

В ходе этого великосветского бала первый полный (из четырех) георгиевский кавалер Российской империи М. И. Голенищев-Кутузов под аплодисменты окружающих бросил под ноги Александра I два наполеоновских знамени из числа последних, отбитых платовскими казаками на финише «грозы 12-го года». В тот праздничный день это смотрелось символическим жестом рук великого полководца России.

…В популярном гимназическом учебнике старой России начала ХХ столетия «История нового времени» ученых Р. Ю. Виппера, И. П. Реверсова и А. С. Трачевского о вторжении наполеоновской Великой армии и ее бегстве сказано красочно. И хотя авторы книги здесь не упомянули казаков, то их «присутствие» между строками чувствуется весьма заметно благодаря их ратным трудам:

«…Завоеватель отлично изготовился и создал гениальный план. Но все пошло прахом от неожиданностей. Наполеона озадачили и такие «стихии», как грязь, мороз, необъятные пространства и стойкость армии врага, и «варварство» народа, который сам истреблял все перед неприятелем. Ему вредили самый страх и неурядица в русском лагере.

Русские отступали поневоле – и это-то спасло их. Гоняясь за ними, французы потеряли сверх 100 тысяч – больше, чем при отступлении в морозы. А австрийцы изменили (Наполеону). При таких условиях ничего не значила бы и блестящая победа. А то единственное генеральное сражение, которого добился наконец Наполеон, было неутешительно. Русские были сломлены (?!) под Бородином (26 августа старого стиля).

Но из этого ничего не вышло. Напрасно Наполеон больше месяца ждал в Москве просьбы о мире. Его армия таяла и превращалась в мародеров среди сгоревшей столицы. Русские же силы росли кругом. На Александра «снизошла горячая вера»: он счел себя «спасителем Европы».