Дэвис понял. Он обещал Вернону, что застанет Чалонера на месте преступления в течение недели или, в противном случае, оставит все усилия (и плату) "на усмотрение его чести". Но Чалонер по-прежнему опережал своих преследователей. Картер сообщил, что пластины теперь спрятаны у местной акушерки. Она в свою очередь забрала их с собой за тридцать миль от Лондона, вне досягаемости Дэвиса.

Прошло четыре дня из обещанной недели. Дэвис требовал от Картера новостей, но история постоянно менялась. Чалонер сказал, что сам заберет пластины обратно, и очень скоро. Затем другое — Чалонер обещал отправить посыльного за пластинами, которые прибудут в Лондон на следующее утро. Печать, по-видимому, должна была начаться сразу, как только пластины вернутся.

Внезапно все пошло прахом. Картер обманул Дэвиса, сказав, что отдал ему все напечатанные билеты, а еще вероятнее — Чалонер обманул легковерного Картера и продал часть билетов на сторону. В любом случае на той же неделе некто Катчмид заложил пакет фальшивых лотерейных билетов великолепной работы Чалонера за десять фунтов. Ростовщик в свою очередь попытался продать некоторые из фальшивок и был арестован в тот же день, когда Картер сказал Дэвису о предстоящем возвращении пластин. "Эта новость потрясла меня", — писал Дэвис, что было, вероятно, правдой, если учесть, во что ему обошлась его неосведомленность. Чтобы исправить свою ошибку, он помчался к Вернону.

Государственный секретарь отсутствовал. Прошло несколько часов, прежде чем они встретились. Узнав о случившемся, Вернон бросился спасать положение. Дэвис больше ничего не скрывал. Мысль о том, что Лондон может быть наводнен фальшивыми билетами солодовой лотереи ценой в тысячи фунтов, была невыносима. Вернон оказал Дэвису любезность: разрешил ему захватить менее ценную добычу [352] — Томаса Картера. Зачинщик же теперь мог стать добычей любого желающего. Государственный секретарь назначил хорошую цену за голову Чалонера: тому, кто его найдет, с пластинами или без, главное — как можно скорее, полагалось пятьдесят фунтов — на такую сумму можно было год содержать семью в относительном достатке.

Как бы ни был огромен Лондон, внезапно он мог оказаться ужасно маленьким. Всю весну и лето Чалонер был тише воды ниже травы. Но ему нужно было есть, покупать пиво, искать жилье. Его знали — пусть немногие и не близко, но этого было достаточно. Как только искать его стало выгодно, остался лишь один вопрос: как быстро он попадется в лапы какому-нибудь ловцу воров. Размер вознаграждения был залогом того, что это не займет много времени. Дэвис упустил свой шанс. К сожалению, в отчете о прибытии Чалонера в тюрьму не сообщается, как он был найден или где схвачен. Точно известно лишь одно — спустя всего несколько дней после того, как Вернон открыл сезон охоты на Чалонера, его доставил в Ньюгейт человек по имени Роберт Моррис, [353] который в прошлом выслеживал людей по заданию Монетного двора.

Когда Чалонер оказался в тюрьме, Ньютон наконец узнал о параллельном расследовании. Хотя у смотрителя Монетного двора не было формальной причины беспокоиться о солодовой лотерее (это была проблема казначейства), ему удалось убедить Вернона позволить ему взять это дело. Тем самым все посредники были устранены. Игра была сведена к своей сути: Исаак Ньютон против Уильяма Чалонера.

В этом втором раунде Исаак Ньютон решил действовать наверняка. Он удостоверился, что Чалонер находится под неусыпной охраной. В течение ноября и декабря 1698 года Чалонер был так надежно изолирован, как только было возможно. Из своей камеры обвиняемый жаловался, что единственный посетитель, которого к нему допустили, был его маленький ребенок, и смиренно добавлял: "Почему я так строго ограничен, [354] я не знаю".

Однако тюрьма не отняла у Чалонера его уверенности. Пластины солодовых билетов были по-прежнему спрятаны, и Чалонер утверждал, что не имеет к ним никакого отношения. Когда его взяли, фальшивых билетов при нем не было. Кое-что мог рассказать Картер. Но преданный, хоть и болтливый Томас Картер, теперь также обитавший в Ньюгейте, был единственным членом предполагаемого заговора, о котором было известно, что он получал плату за подделки. Если кто-то и должен был пострадать за это преступление, то Чалонер был уверен, что это не он: в своей камере "он очень мало об этом беспокоился, хвастая, что имеет в запасе некую уловку". [355]

Ньютону было выгодно позволять ему так думать. Смотритель вынес уроки из неудачи прошлого года. Еще до того, как за голову Чалонера назначили вознаграждение и он был схвачен, Ньютон начал восстанавливать карьеру своего противника с самого начала. По большей части то, что он узнал, было общей информацией, на которой нельзя было построить обвинение, но тем не менее это могло пригодиться. Например, в мае 1698 года Эдвард Айв (известный также как Айви, Айвей или Джонс) поклялся перед Ньютоном, что имеет прямые сведения о значительном числе валютных преступников. Айв был доверенным лицом Джона Дженнингса, одного из лакеев графа Монмута, который торговал высококачественной фальшивой валютой; он знал Эдварда Брэди, который "сделал своим постоянным источником дохода распространение поддельных гиней", и утверждал, что печально известный привратник Уайтхолла, порочный Джон Гиббонс, тайно замышлял с Брэди совершить при случае грабеж на дороге. Он был знаком с Джоном и Мэри Хикс и их дочерью Мэри Хьюэтт, которые всей семьей промышляли обрезкой старой валюты; он охотно называл имена, одно за другим: "некий Иаков", Сэмюель Джексон, Джордж Эмерсон, Джозеф Хорстер "и имена других известных фальшивомонетчиков и обрезчиков".

Уильям Чалонер играл лишь незначительную роль в каталоге Айва. Айв упомянул об объекте интереса Ньютона только однажды: он спросил у Дженнингса, так ли хороши его фальшивки, как у Чалонера, и Дженнингс ответил, что да и что "Чалонер поступил глупо, по его мнению, сделав упомянутые гинеи". Айв добавил, что полагает (но не был готов поклясться, что знает), что часть своих фальшивых гиней Брэди получал от Чалонера. [356]

Ньютон взял множество подобных показаний, сосредоточившись поначалу на количестве, а не на качестве.