25 июня чапаевцы отошли на рубеж у Мартыновского оврага и Цыганский балки. 3–й морской полк (по числу штыков он теперь немногим больше батальона) с утра 26–го занимает оборону в верховье Мартыновского оврага. Здесь накапливается пехота противника. Мы с командиром полка С. Р. Гусаровым следим за ходом событий с его наблюдательного пункта.

Вот немцы поднялись в атаку. Им надо перебежать зеленую низинку, но десятки гитлеровцев сразу же валятся на землю. В бинокль отчетливо видно: те, что упали, остаются неподвижными. Другие мечутся по низине. Спастись удается немногим. В общем грохоте боя совсем не слышны пулеметные очереди из замаскированного на склоне дота. А это оттуда наши пулеметчики скосили за несколько минут столько фашистов.

Появляется группа немецких самолетов. Они бомбят низину и склон оврага чуть не полчаса. Там, где только что зеленели трава и кусты, дымится черная земля. У одной из воронок виднеется часть железобетонного колпака дота…

И снова немцы пытаются пересечь овраг. Дота больше нет, но их встречает автоматный огонь нескольких уцелевших после бомбежки краснофлотцев. Фашисты падают, поднимаются, делают перебежки… Прямо навстречу цм бросаются четверо моряков. Мы с Гусаровым не знаем их имен. Но это герои, понявшие, что настал их час. Вспыхивают дымные облачка от разрывов ручных гранат, и еще сколько-то гитлеровцев остается на перепаханной бомбами поляне. Там же лежат и наши бойцы — последние из тех, кто был на этом рубеже.

Новая группа немцев приближается к склону, где находятся командные пункты подразделений.

— Надо остановить их! — Гусаров поворачивается к стоящему рядом лейтенанту. — Берите свой взвод…

Речь идет о взводе противохимической защиты, в котором осталось с десяток бойцов. Вместе со своим командиром они скрываются в кустарнике, спеша наперерез врагу.

Четверть часа спустя — новая атака. Немцы устремляются к высотке, обозначенной у нас на карте отметкой 113.7.

— Больше резерва нет, — говорит Гусаров. — Здесь со мной только пятнадцать человек из комендантского взвода.

Я связываюсь с командиром 287–го полка, люди которого обороняются южнее, и требую остановить немцев, не дать им выйти в тыл пугачевцам и разницам, занявшим сейчас оборону на Инкерманских высотах.

Не овладев высотой 26 июня, фашисты возобновляют атаки на нее с рассветом следующего дня. Но за ночь мы выдвинули туда роту автоматчиков, собранную из разных подразделений, и десять расчетов бронебойщиков. К утру они успели хорошо окопаться.

Высоту штурмует теперь целый немецкий батальон. Но и он не может ее взять. К полудню в бой на этом участке введено уже до полка вражеской пехоты и двенадцать танков. Бой длится до 4 часов дня. Сожжены восемь танков, перебиты сотни гитлеровцев. И высотка по–прежнему в наших руках.

Потом вдали, над горизонтом, показалась группа бомбардировщиков. Их больше сорока. Идут сюда, и ясно, что их цель — высота 113.7. А от бомб там укрыться негде. Нельзя допускать, чтобы люди гибли бесполезно, и я приказываю Гусарову дать сигнал на отход с высоты. Успеют ли?.. В основном успели. Выполнив команду исключительно быстро, бойцы почти без потерь отошли на линию обороны 287–го полка.

Я рассказал о двухдневных боях за одну высоту не потому, что они представляют собой что-то особенное. Наоборот, то, что происходило тут, характерно для всей борьбы на севастопольских рубежах в двадцатых числах июня сорок второго года.

К утру 28 июня чапаевцы заняли оборону между горой Сахарная Головка и бывшим Инкерманским монастырем. Нас атакует немецкая дивизия, ее поддерживают танки и масса самолетов.

29–го и 30–го ведем бои у горы Суздальская и хутора Дергачи, у Английского кладбища, на Лабораторном шоссе. Нас обстреливают сотни орудий и минометов. В воздухе столько самолетов, что они контролируют каждый наш шаг == пикируют туда, где показался хотя бы один человек, отвечают бомбами на вспышку одиночного выстрела.

Мы еще говорим о своих частях и подразделениях-^ «полк», «батальон». Но теперь все это условно. К утру 30 июня в строю осталось 450–500 бойцов, несколько пулеметов, 6–7 орудий. Снаряды кончились, на исходе патроны и гранаты.

На КП дивизии под скалистым обрывом балки Сарандинаки — горсточка офицеров штаба и политотдела. Им не нужно объяснять, какой настает для нас час. Окинув взглядом верных боевых товарищей, я сказал:

— Все, кто способен держать в руках оружие, пойдут сейчас на передний край. Там мы разделим судьбу наших бойцов. Документы штаба и все, что составляет военную тайну, приказываю сжечь. Выходим отсюда через сорок минут.

Это было в 16 часов 30 июня.

Но организованно выйти на передний край мы не успели. На КП пикировала группа «юнкерсов», близкие разрывы бомб разметали людей. Я был контужен, и когда рядом появились немецкие танки, меня вывезли в каменоломни у хутора Отрадный, где развертывался запасной командный пункт. А оттуда, по приказанию командарма И. Е. Петрова, — на КП Приморской армии, перешедший на 35–ю береговую батарею.

Ночью я был отправлен самолетом на Кубань и оказался в госпитале в станице Кущевская.