Шелли вытаращила глаза:

— Ты пишешь о Госпеле?

— О городе, похожем на Госпел.

— О, Боже! И я буду пришельцем?

Хоуп посмотрела на свою новую подругу, на ее торчащие рыжие волосы, огромные, остекленевшие глаза… и от души пожалела, что не может использовать образ Шелли. Из нее бы вышел отличный пришелец.

— Извини, но после Майрона я больше не задействую реально существующих людей.

— Блин.

Осторожно дуя на кончики пальцев Шелли, Хоуп посмотрела в слегка расфокусированные глаза подруги. Сейчас, наверное, самое подходящее время спросить ее о семье Доннелли. Да, подруга «под кайфом», и болеутоляющие развязали ей язык, но ведь от пары простых вопросов ничего не случится? Если Шелли неудобно обсуждать своих бывших соседей, то Хоуп не станет настаивать.

— А ты хорошо знала Минни Доннелли? — спросила она.

— А что?

Раз уж полгорода в курсе, нет смысла хранить тайну.

— Я пишу статью о том, что случилось с Хирамом, — призналась журналистка.

Шелли моргнула и недоверчиво прищурилась:

— Для «Еженедельных новостей Вселенной»?

— Нет. Собираюсь продать рассказ более серьезному изданию.

И поведала соседке о своих идеях. И стоило Хоуп объяснить, что она не собирается писать пошлую статейку об извращенном сексе, как Шелли расслабилась и разоткровенничалась.

— Может, Хирам и был настоящим сукиным сыном, и особой симпатии я к нему не испытывала, но мне противно было видеть, как газетчики перетряхивали его грязное белье, лишь бы обеспечить себе продажи, — начала Шелли. — Дело в жизни Доннелли, а не в том, чем он в итоге стал. Не просто проститутки, секс-клубы и порнография. Спроси любого в городе, и у каждого найдется своя версия случившегося. И еще местные расскажут тебе, что Хирам со всеми обращался одинаково. — А потом поведала о Минни и о том, какой властной мегерой та была: — Все считала ее святошей, но я-то жила по другую сторону улицы и знала, что миссис Доннелли управляет домом железной рукой. Минни без конца вопила и орала на кого-то. Неудивительно, что ее дети уехали и больше не вернулись. И неудивительно, что после смерти жены Хирам почувствовал себя потерянным, когда больше некому стало над ним измываться.

Хоуп осторожно взяла Шелли за пострадавшую руку и нанесла на ногти фиксирующее покрытие.

— Похоже, ты ему сочувствуешь.

— Черт, нет. Он слишком большой извращенец, чтобы я ему сочувствовала. Ближе к концу он снимал девчонок, которым еще и восемнадцати не исполнилось. Нет, я его не жалею и не понимаю, но могу оценить ситуацию и понять, как до такого дошло. Выбравшись из-под каблука Минни, он просто с катушек слетел.

— Пару недель назад ты сказала, что, в конце концов, Хирам стал вести себя беспечно и приглашать девушек на дом. Ты видела что-нибудь подозрительное?

— Нет. — Шелли подняла забинтованную руку и взглянула на ногти. — Когда ты собираешься приняться за статью?

Хоуп не поверила утверждению подруги, но тему развивать не стала:

— Я жду ответа от ФБР. Как только увижу, что они пришлют, пойму с чего начать. — Но сперва она должна закончить историю, которую ей заказали, и для этого надо думать о пришельцах, а не о некоем сладкоречивом ковбое. — Я надеялась, что ты покажешь мне те водопады, о которых вы с Полом рассказывали. Хотела сделать несколько снимков для следующей «инопланетной» статьи. — Хоуп пожала плечами: — Но я могу подождать, пока ты не выздоровеешь.

— Попроси Дилана отвезти тебя. Он знает, где это, но обратись к нему до пятницы, потому что он всегда уезжает из города, пока Адам гостит у матери, — Шелли откинулась на спинку кресла. — Шериф живет в «Даббл Ти», помогает маме и зятю. Если не успеешь попросить Дилана до отъезда, то вряд ли увидишь его в ближайшую пару недель.

Две недели. Две недели Хоуп не придется беспокоиться, что она где-нибудь встретится с шерифом, не придется вспоминать о его медленных ласках и изголодавшихся губах. У нее будет две недели, чтобы выбросить Дилана из головы и сосредоточиться на работе. Ведь именно поэтому журналистка прежде всего и приехала в Госпел. Теперь, когда ей наконец удалось снова войти в рабочую колею, нужно сконцентрироваться и настойчиво продвигаться к цели. Но внезапно работы стало недостаточно, а две недели показались ужасно долгими.

В среду вечером Дилан сложил последние полученные из прачечной вещи Адама и упаковал их в чемодан. Мальчик следил за отцом настороженными зелеными глазами, мрачно сжав губы в тонкую линию. Каждый год в это время вся обычная восторженность Адама улетучивалась, уступая место тревоге.

— Ты ведь не будешь плакать на этот раз? — спросил сына Дилан.

— Нет. Теперь я взрослый.

— Хорошо, а то твоя мама ужасно расстраивается. — Каждый год Адам обещал не плакать и каждый раз держался до тех пор, пока не наступал момент, когда надо было отпустить отцовскую руку. — Завтра после стрижки поедем в торговый центр «У Хансена» и купим тебе новые трусы и футболки, — прибавил Дилан, ставя чемодан на комод.

— И еще новую маску с трубкой. А то я свою нечаянно сломал.

Прежде чем уложить сына под одеяло, шериф согнал с кровати щенка. Дилан не знал, почему маска вдруг приобрела такую важность, но, вероятно, у мальчугана были на то причины.

— Добавь в свой список. — Убрав мягкий локон с брови Адама, Дилан спросил: — Ты уже нашел маме особый камень?

— Ага, белый.

Отец наклонился и поцеловал гладкий лоб сынишки:

— Приятных снов.

— Пап? — Уже по одному голосу Адама Дилан понял, о чем тот хочет его попросить. Из года в год просьба не менялась. — Поедем в этот раз со мной.