Добрынские были известным боярским родом, служили великим князьям московским, пока три брата Пётр, Никита и Константин не изменили Василию Тёмному, перейдя на сторону его противников. Никита участвовал в ослеплении Великого князя и бежал с сыновьями в Можайск, а потом в Литву. С той поры Добрынские потеряли и вес, и силу.

Отец Владимира Гусева Елизар был сыном Василия Гуся, младшего брата Петра, Никиты и Константина, служил при дворе князя Ивана Андреевича Можайского, потом был боярином и воеводой князя Андрея Меньшого. Брат Владимира Гусева Юшка Елизаров бежал в Литву в 1492 году при невыясненных обстоятельствах. Двоюродный брат его Василий Образец был боярином, наместником Ивана Молодого в Твери, подвергся опале Иоанна Васильевича.

По правую руку от царевны сидел дьяк Фёдор Стромилов. По фамильному преданию, его предки были из литовского дворянского рода Стромило. Его дед Алексей Стромил был дьяком Василия Тёмного, изменил ему и бежал с Никитой Добрынским в Можайск. По ходатайству митрополита Ионы Великий князь помиловал Алексея Стромила и отдал его вместе с вотчиной и всем имуществом в дом митрополита на вечное время. Известно, что Фёдор Стромилов был дьяком у Великого князя Ивана Молодого в Твери.

По левую руку от царевны сидел Афанасий Еропкин, боярский сын из фоминско-березуцкой ветви смоленских князей. Основатель рода Еропкиных Иван Остафьевич Еропка, потомок Рюриковичей в 16 колене, после занятия литовским князем Витовтом Смоленска лишился удела, бежал в Москву и служил боярином и воеводой у Василия Тёмного.

По правую руку от Гусева сидел Щавей Скрябиниз рода смоленских князей Фоминских. Свои княжеские титулы и уделы предки Щавея давно потеряли. Его отец Тимофей Григорьевич Скряба Травин был известным воеводой, покорителем Югры и Вятки. Сын, немощный и вялый, был слабой тенью своего отца.

По левую руку от Гусева сидел Поярок, самый неродовитый из собравшихся, но весьма деятельный молодой человек. Он приходился родным братом Ивану Дмитриевичу Руно.

Чуть в стороне, ближе к княжичу, сидел его сверстник и друг, князь Иван Иванович Палецкий, за малый рост и длинный нос носивший прозвище Хруль, молодой человек без определённых занятий.

Объединяла собравшихся за столом у Софьи жажда к переменам в жизни. Половина заговорщиков была связана с влиятельными при Василии Тёмном фигурами, впавшими в немилость при Иоанне Васильевиче: Поярок – с Руно, Гусев – с Образцом, отец Скрябина – с опальными Тучко Морозовыми. Кроме того, предки Гусева и Стромилова изменили Василию Тёмному, отцу Иоанна Васильевича. По этим причинам они никогда не могли поднятья вверх по служебной лестнице. Еропкина раздирало тщеславие и гордость за принадлежность к Рюриковичам: в тайне от всех он считал себя более родовитым, чем Великий князь. Иван Иванович Палецкий затесался в компанию заговорщиков по случайности, просто как друг детства героя заговора.

Первым молвил слово Стромилов:

– И говорит один дьяк другому: «Велено разослать игуменам всех монастырей – быть на венчании Дмитрия-внука на великое княжение». А к какому сроку не расслышал.

Софья презрительно фыркнула.

– Известно к какому: к десятому октября – пятнадцать годков Дмитрию стукнет.

– И ты, матушка, так спокойно об этом молвишь! – взвился Василий.

– Кому-кому, а не мне пенять, – рассердилась Софья. – Одна я за тебя стояла и буду стоять.

– Почему одна? – возмутился Еропкин. – Мы что, не в счёт?

– А что вы можете? – рассмеялась царевна. – Пугало в огороде поставить?

– Почему же? – возразил Поярок. – Мы много можем. Не только советы давать. Подговорим бояр и дьяков супротив Елены Волошанки.

– Эх! – махнул рукой Еропкин. – Будто кого слушает Иоанн Васильевич. Как решит, так и будет.

– Убить Дмитрия-внука, – вдруг тихо произнёс Щавей Скрябин.

Наступила тишина.

– А что? Дельно сказано, – произнёс Гусев. – Иначе из положения не выйти.

– Убить – дело не хитрое, хоть завтра сделаю, – загорелся Поярок. – А дальше что?

– Дальше? – Гусев задумался… – Бежать Василию в Вологду надобно. Брать казну. А за червонцы многое сделать можно.

– Одному бежать боязно, – поёжился Василий. – Коли батюшка догонит, да в оковы посадит?

– У князя Палецкого полк есть, – опять тихо молвил Щавей Скрябин.

– Поможешь, Иван Иванович? – Еропкин поднялся с места и подскочил к Палецкому.

– Помогу, – Палецкий Хруль побледнел, поднялся и пошёл к двери. Казалось, ещё немного, и он упадёт в беспамятстве.

Василий бросился за ним:

– Ты куда Иван?

– Плохо мне, – ответил Палецкий, держась за косяк двери.

– Ну, нет, с такими помощниками заговоры не делаются, – Софья встала из-за стола. – Тут по-другому надо. – Она хотела что-то добавить, но передумала. – Ну да ладно, язык держать за зубами. Только за одни разговоры такие головы лишиться можно.