— Ты совсем молодая, — вздохнула женщина. Собака продолжала к ней ластиться. Женщина наклонилась, погладила влажную собачью шерсть. — Когда-нибудь ты тоже состаришься. И все будут тебя гнать. А сейчас беги. — Она отбросила цепочку с калитки. — Беги! Ты молодая, свободная…

Собака стремглав вылетела на улицу. Снег выбелил все вокруг. Неподалеку, словно хмельные, кружили псы, принюхиваясь друг к другу. Белка присоединилась к ним. Женщина вышла за калитку, прислонилась к стене, не сводя глаз с Белки. Собака резвилась, все удаляясь, растворяясь в снежной пелене.

Перед женщиной снова выросла стена. Веки отяжелели. Она закрыла глаза — стена пропала. Снег шурша падал на волосы, на лицо. Женщина ничего не чувствовала, лишь это легкое прикосновение. Так она и сидела, не открывая глаз, чтобы не видеть этой проклятой стены.

— Господи, как быстро я состарилась!

Перевод с дари В. Овчаренко

…И бег реки подобен нескончаемой книге, книге жизни, текущей по своему руслу. Всегда вперед, утром и вечером, осенью и весной. Вперед, не останавливаясь, как не останавливается сама жизнь. Издали шум воды можно принять за стоны какого-то диковинного существа.

Река несет свои мутные воды, вскипает белой пеной, наскакивает на камни. Она мечется, зажатая в гранитные тиски. И от этого еще больше пенится, яростно шипя, бросается на очередной валун, и тогда стон переходит в крик. Потом в изнеможении откатывается назад, оставляя на камнях тающие хлопья пены, и бежит не останавливаясь дальше — в неведомые края.

Вдоль берегов тянутся пшеничные и кукурузные поля, у подножия гор видна деревенька с беспорядочно разбросанными глинобитными хижинами, своего рода абстрактная картина, в которой способен разобраться только художник, ее создавший. Художниками в данном случае были жители деревеньки, легко и безошибочно различавшие в кажущемся хаосе едва заметные линии, отделявшие на картине один предмет от другого: здесь — святое место; отсюда начинается двор Бахмана; а это старое дерево горного инжира как раз на границе между его двором и бахчой Мирголя.

Дом, в котором живет этот самый Мирголь, и домом не назовешь. Так, глиняная лачуга. Сам он — огромного роста, широкой кости. Из-за резко выдающихся скул щеки кажутся впалыми. Смуглая кожа лица контрастирует с жемчужным блеском зубов. Одежда на нем — ветхая, рваная. Нет у него ни старухи-матери, ни жены, ни сестры, ни дочери, кто мог бы выстирать и починить ему рубаху да штаны. Всю жизнь носит нестираное. Жена умерла, когда сынишке едва исполнилось двенадцать лет. В отличие от отца, кожа у мальчика белая, как молоко. Глаза голубые-голубые. Густые волосы падают на лоб, и мальчик привычным движением головы откидывает их назад. Он совсем худенький. Его одежда, как и одежда отца, никогда не видела ни воды, ни утюга.

Оба — отец и сын — батрачат на местного бая. Еще до восхода солнца Мирголь привязывает к поясу котомку, вешает сыну на плечо ружье, выводит отару бая за ворота и гонит на холмы предгорья. Поднявшись поближе к лесу, Мирголь растягивается на каком-нибудь валуне, берет у сына ружье, кладет под голову и, глядя на поросшие лесом склоны гор, думает одну и ту же думу:

— Что будет с сыном, когда я уйду?..

Мысли переходят на байского отпрыска — ровесника его сына. Что, интересно, сейчас делает этот барчук?

Ему представляется, как барчук седлает коня и верхом отправляется на прогулку. «Счастливчик», — неслышно шепчет Мирголь одними губами. Потом неожиданно вскакивает, мрачнеет. Снова садится на камень, а губы беззвучно шепчут: «Счастливчик!..» Опять вскакивает, смотрит на свои крепкие ладони и уже громко произносит:

— Ладно, у него сытый, да ленивый, а мой… — Поискав глазами сына, который играет с козленком, Мирголь прикладывает ладони ко рту и кричит: — Эй, пойди посмотри, кажется, один ягненок отбился, наверх ушел, к лесу…

Мальчик оборачивается, смотрит в ту сторону, куда показал отец, и кричит в ответ:

— Иду, иду…

Потом весело, с быстротой зайца несется вверх. Все ягнята на месте. Но Мирголь нарочно не дает сыну покоя, чтобы он не был похож на байского, который к этому времени, наверное, возвращается с верховой прогулки. «Пусть они ни в чем не будут похожи».

— Здесь нет никакого ягненка! — кричит мальчик, взобравшись наверх.

— Спускайся, он уже пришел, — отвечает Мирголь.

Сын спускается вниз. С лица градом льется пот. Отец смотрит на него с усмешкой.

Обычно Мирголь допоздна не может уснуть. Всякое лезет в голову. Но мысли неизменно возвращаются к сыну. «Наверняка спит сейчас сладко. И байский сын спит. Нет, это не дело». И Мирголь идет будить сына.

— Сходи проверь, на месте ли тот, с темной звездочкой на лбу.

Мальчик зажигает керосиновую лампу и среди ночи идет проверять овец. Возвращается и говорит:

— На месте…

— Хорошо, — отвечает Мирголь.

В жаркий летний полдень, когда байский сынок сладко спит в тени дома, Мирголь места себе не находит и без конца гоняет сына то за одним, то за другим. Мальчик послушно исполняет все его приказания. У Мирголя сжимается сердце. Ему хочется плакать, кричать.