– Чуть-чуть – это хорошо… Тогда прижги рану, как я учил.

Тит кивнул. Потом закусил губу. Пошуровал на мостовой и подобрал нож одного из нападавших. Вытер о тунику. Нагрел на огне факела.

– Быстрее, – прохрипел Тиресий.

Стиснул зубы и захлебнулся нутряным криком, когда Тит приложил раскаленный металл к ране.

– Теперь затяни полосой туники как можно сильнее.

Он вновь давился криком, пока Тит стягивал ему бок. Дышать теперь, казалось, не было никакой возможности, но Тиресий втянул в себя воздух.

– Где фляга с вином…

– Я все вылил на рану прежде… Но, кажется, еще у Секста была.

– Сейчас я встану… – не слишком уверенно пообещал Тиресий. – И мы пойдем.

– Куда?

– Назад, к Аттию. Куда же еще? Я – раненый – теперь не шибко хороший путешественник. – Даже говорить было тяжело – бросало в пот. Тиресий не ведал – как ему подняться на ноги, подобное усилие вдруг стало казаться невозможным. – Он наверняка никуда не ушел. Будем надеяться, что пустит назад… хотя не знаю. Если нет, тогда найдем пустой дом.

– К Аттию вряд ли… – пробормотал Тит.

– Это почему?

– Секст погиб, – подала голос Аррия – кажется впервые, после того как Тиресия ранили. – Мечом – прямо в сердце. Парень хорошо дрался, одного убил. Второго ранил… но их было слишком много. Я ударила одного кинжалом в спину, и он упал… – Она не сказала – убила, или раненого добил Тит.

– А раб сбег, – добавил Тит. – Скотина… поймаю – прирежу.

– Все равно нам некуда больше идти. Только назад.

Или все же попробовать выйти из города и добраться до лагеря легиона? Нет… уже не дойти.

Тит принес флягу с вином. Раненый сделал большой глоток.

«Если вырвет, то мне конец…» – подумал Тиресий.

Но его не вырвало.

Почему в пророческом сне он всего этого не увидел – ни предательства Аттия, ни краха мальчишеской затеи Тита, ни ужасов их ночного путешествия, ни собственного ранения, ни смерти юного Секста? В час, когда пророческий дар ему был нужен позарез, предсказатель его утратил…

Опираясь на плечи Тита и Арии, Тиресий все же поднялся, постоял, шатаясь. Примеривался сделать шаг, едва не упал. Тит подхватил его, Аррия удержала, и он понял, что может переставлять ноги. Так они ковыляли назад – к дому Аттия. Тиресию казалось – они отошли совсем чуть-чуть к тому моменту, когда столкнулись с бандой. Но обратное путешествие длилось целую вечность. Каждый шаг отдавался болью в боку. Тиресий, глядя вниз, в ледяном ужасе видел, как слабеющее тело с трудом переставляет ноги. Ощущал, как стекает по бедру струйка крови – рана так и не закрылась полностью.

– Там – впереди – горит… – вдруг сказал Тит.

Тиресий поднял голову.

– Погляди…

И осел на мостовую. Аррия примостилась рядом, обхватила его руками. Вцепилась так, будто боялась – отпустит, и Тиресий тут же отправится к Стиксу.

Тит скользнул в темноту.

«Он не вернется…» – мелькнула мысль.

Странно, но Тиресия это почему-то не удивило и не разозлило.

«Надо было ему сказать – пусть бы взял с собой Аррию, – подумал раненый. – А я бы вот так… здесь…»

Он закрыл глаза, и его стало затягивать куда-то в темную липкую воронку…

Очнулся он от того, что Тит тряс его за плечо.

– Это дом Аттия, – сказал он. – Он горел… Там все разграбили и теперь ушли.

– А где… – прохрипел Тиресий.

– Мертвые… – выдохнул Тит.

– Все?

– Не знаю. Аттий – точно.

«Если бы мы не ушли, то все сообща могли бы отбиться… – подумал Тиресий. – Или не могли бы… если нападавших было слишком много. И мы бы тоже умерли. Но он сам виноват. Он сам это выбрал…»

Тиресий мог бы позлорадствовать при мысли, что острие предательства обернулось против самого Аттия ядовитым жалом. Но в этот миг центуриону было не до торжества.

– Куда мы теперь? – спросила Аррия.

– К соседям, – отозвался Тит. – Их дом уцелел. И нас там ждут.

Тиресию вновь стали сниться пророческие сны. Правда, толку от них не было никакого. Во сне виделись ему пожары, толпы воющих и орущих мародеров на улицах, предсмертный крик убиваемого под окном человека – он просыпался, и уже наяву повторялось все то же. Дым над крышами в утреннем небе перечеркивал по вертикали крошечное оконце верхнего этажа. Тиресий лежал в каморке под самой крышей, изнывая днем от нестерпимой жары. Но здесь его хотя бы никто не тревожил, и он мог забываться время от времени тяжелым болезненным сном. Окно всегда было открыто, и Тиресий слышал, когда толпа врывалась потоком в устье улицы, мародеры ломились в дверь дома Миуса, ломали дубовые створки, но не могли сломать, стонал и хрипел, умирая, какой-то погромщик, оказавшийся, на свою беду, греком.

Тиресию не становилось лучше, но и хуже тоже не становилось – он как будто застыл между жизнью и смертью. В доме Миуса имелись большие запасы фиников и инжира, вина и масла, но почти не осталось муки. Через день Тит уходил за припасами – выскальзывал на рассвете из окна второго этажа и дакийским волком крался по улицам города. Дверь Миус не открывал – ее забаррикадировали мебелью, мешками с песком и землей, которую выгребли из клумб большого перистиля. Сверху еще завалили бревнами, всем, чем могли, – лишь бы снаружи невозможно было открыть. Два окна первого этажа, что выходили на улицу, тоже заделали. В доме Миуса было много народу – здесь оказались и двое рабов из дома Аттия – сумели ускользнуть, – и Вонобий с сестрой – никуда он не ушел, оказывается, и Марк Антоний с беременной своей женщиной и мальчишкой. Вот только Аттий пожертвовал собой, обороняясь от троицы якобы защитников. Он сам их, на свою беду, пригласил в дом, желая заменить Тита и Тиресия, которых обманом выставил за дверь. Пока хозяина убивали, остальные через боковой ход перебирались в соседний дом. Никто не стал помогать хозяину. Потом один из предателей отворил дверь, и толпа мародеров-греков ворвалась внутрь. Аттия ограбили свои же. Ну что ж – вряд ли кто его пожалел: издавна говорят, что глупость не является оправданием.