Мадмуазель Креспи родилась в деревне над Аяччо. Она покинула Корсику в двенадцатилетнем возрасте и больше никогда туда не возвращалась. Порой она закрывает глаза и видит пейзаж за окном комнаты, в которой они жили все вместе: стена, заросшая цветущей бугенвилией, склон, поросший пучками молочая, живая изгородь из опунции, ковер каперсов; ничего другого ей вспомнить не удается.

Сегодня спальня Хюттинга используется редко. Над диваном-кроватью с синтетическим меховым покрывалом и тремя десятками пестрых подушек прибит шелковый молитвенный ковер из Самарканда с блеклым розовым орнаментом и длинными черными кистями. Справа — низкое широкое кресло с желтой шелковой обивкой, заменяющее прикроватную тумбочку; на нем — будильник из полированной стали в форме изогнутого короткого цилиндра, телефон с кнопками вместо циферблата и номер авангардистского журнала «Кость в горле». На стенах нет картин, но слева от кровати, в стальной раздвигающейся раме, которая придает ему вид эдакой чудовищной ширмы, закреплено произведение итальянского интеллектуалиста Мартибони: это блок полистирола двухметровой высоты, метровой ширины и десятисантиметровой толщины, в который вклеены ветхие корсеты вперемежку со старыми бальными записными книжками, высушенными цветами, истертыми до дыр шелковыми платьями, изъеденными молью мехами, обломанными веерами, напоминающими гусиные лапы без перепонок, серебряными туфельками без подошв и каблуков и прочими остатками былой роскоши, а также двумя-тремя собачьими чучелами.

Комната, в которой живет Cinoc: комната довольно грязная, в которой возникает ощущение какой-то затхлости; по всему паркету пятна, на стенах облупившаяся краска. К дверному косяку прикреплена мезуза, талисман жилища, украшенный тремя буквами

и исписанный стихами из Торы. У дальней стены — над диваном-кроватью под покрывалом из набивной ткани в треугольных листообразных узорах — на маленькой этажерке, склоняя на сторону корешки, подпирают друг друга переплетенные и непереплетенные книги. У раскрытого полукруглого окошка стоит на высоких ножках легонькая конторка, а перед ней лежит маленький войлочный коврик, на который едва мог бы встать один человек. На стене справа от этажерки висит источенная гравюра под названием «Вверх тормашками»: на ней изображены пятеро кувыркающихся голеньких детишек, под которыми приводится следующая шестистрочная строфа:

Под гравюрой, на столике, покрытом зеленой скатертью, стоит графин с водой, а на нем перевернутый кверху донышком стакан, и беспорядочно лежат книги, чьи названия можно частично разглядеть:

Юбер Корнелиус.«От раскольников Аввакума до мятежа Стеньки Разина. Библиографические материалы к изучению царствования Алексея I» (Лилль. Типография де Тийёль, 1954);

G. De Sanctis. «La Storia dei Romani» (том 3);

«Travels in Baltist"an» P. O.Box (Bombay, 1894);

Мария Федоровна Вышинская.«Когда я была маленькой крысой. Детские и юношеские воспоминания» (Париж, 1948);

Irwin Wall. «The Miner” и начало Labour» (специальный выпуск журнала «Анналы»);

Goll. «Beitr"age zur feineren Anatomie des menschlichen R"uckenmarks» (Gand, 1860);

три номера журнала «Рустика»;

«О пирамидальном кливаже алебастров и гипсов» м-ра Отто Лиденброка, профессора гимназии Йоханнеум в Гамбурге и хранителя Минералогического музея г-на Струве, посла России (выдержки из «Zeitschrift f"ur Mineralogie und Kristallographie», том XII, приложение 147);

и «Мемуары нумизмата» Флорана Байярже, бывшего секретаря префектуры департамента Верхней Марны (Шалендрэ, книжный магазин «Лё Сомелье», без датировки).

В этой комнате в тысяча девятьсот сорок седьмом году скончалась Элен Броден. Здесь она тихо и пугливо прожила около двенадцати лет. После ее смерти ее племянник Франсуа Грасьоле нашел письмо, в котором она рассказывала, как закончилось ее пребывание в Америке.

Одиннадцатого сентября 1935 года пополудни к ней пришли полицейские, чтобы отвезти в Джимайма Крик на опознание трупа ее мужа. В глубине грязного карьера на размытой земле лежал навзничь, раскинув в стороны руки, Антуан Броден с расколотым черепом. Полицейские уже успели накрыть его голову зеленым платком. Кто-то стащил с него штаны и сапоги, но на нем еще оставалась рубашка в тонкую серую полоску, которую за несколько дней до этого Элен купила в Сент-Питерсберге.

Элен ни разу не видела убийц Антуана; она лишь слышала их голоса, когда за два дня до этого они хладнокровно заявили ее мужу, что еще вернутся и с ним рассчитаются. Но ей не составило никакого труда их опознать: ими оказались два брата Эшби, Джереми и Рубен, и не отстающий от них Ник Пертузано, коварный и жестокий карлик с несмываемым пятном крестообразной формы и пепельного цвета на лбу, их преданный помощник и козел отпущения. Вопреки нежным библейским именам Эшби были известны во всем районе как отпетые хулиганы, которые вымогали деньги в saloons и diner’s, переделанных в закусочные вагончиках, где можно было поесть за несколько центов, а еще — к несчастью для Элен — Эшби были племянниками шерифа графства. Этот шериф не только не арестовал убийц, но даже поручил двум своим помощникам сопроводить Элен до Мобайла и посоветовал ей никогда больше не появляться в этих местах. Элен сумела сбежать от конвоиров, добралась до столицы штата — Таллахасси и подала заявление губернатору. В тот же вечер в окно ее гостиничного номера, разбив стекло, влетел булыжник. К нему была привязана записка в которой ей угрожали смертью.

По приказу губернатора шерифу все же пришлось начать некое подобие расследования; на всякий случай он посоветовал племянникам на какое-то время покинуть графство. Два подонка и карлик разъехались. Элен узнала об этом и решила, что другого шанса отомстить у нее не будет: следовало действовать быстро и убивать их одного за другим, пока они не сообразят, что происходит.

Первым она умертвила карлика. Это было проще всего. Она выяснила, что тот нанялся помощником повара на поднимавшийся по Миссиссипи колесный пароход, где круглый год орудовали профессиональные игроки. Один из них согласился помочь Элен; она переоделась в мужскую одежду, и он провел ее на борт, выдав за своего помощника.

Ночью, когда все, кто не спал, яростно сражались в «крапс» или в «фараона», Элен легко пробралась на кухню; полупьяный карлик дремал в гамаке рядом с плитой, где в огромном чане варилось баранье рагу. Она приблизилась к карлику и, не дожидаясь, пока он придет в себя, схватила его за шиворот и подтяжки и бросила в кипящее варево.

На следующее утро она сошла с судна в Батон-Руж, еще до того, как преступление было раскрыто. По-прежнему под видом мальчугана она спустилась вниз по реке, на этот раз с лесосплавом, настоящим плавучим городом, где, не стесняя друг друга, размещались несколько десятков человек. Одному из них, ярмарочному артисту французского происхождения по имени Поль Маршаль, она рассказала свою историю, и тот предложил ей помощь. В Новом Орлеане они взяли напрокат грузовичок и принялись колесить по Луизиане и Флориде. Они останавливались на заправках, у маленьких станций, в придорожных барах. Он выступал человеком-оркестром — барабан, бандонеон, гармоника, треугольник, цимбалы и колокольчики; она, закутавшись в восточную вуаль, исполняла танец живота, после чего предлагала зрителям погадать на картах: раскладывала три ряда по три штуки в каждом, покрывала две карты, дающие вместе одиннадцать очков, а также три карты с фигурами: это был пасьянс, которому она научилась еще в детстве, единственный, который она знала и которым теперь пользовалась, чтобы предсказывать самые невероятные вещи на совершенно беспорядочном смешении самых разных языков.