— И ты думал: «Как же это несправедливо!» — да?

Он погладил ее по голове.

— Ну, в общем, да. Казалось, самое страшное может приключиться с кем угодно, но только не с Адамом Кэйвано. Я не раз слышал рассказы о несчастных случаях, но сам всегда был цел и невредим. Звучит из моих уст не очень-то, правда?

Лайла, составив кулачки у него на груди, уперлась в них подбородком. И глядя в упор, сказала:

— Это как раз нормально. Любой на твоем месте почувствовал бы то же самое. Есть такой синдром: «Почему именно Я?» И это справедливо, действительно, почему ты?

Адам задумался.

— Не знаю, была ли это милость Божия или наказание. Я много размышлял об этом, придя в сознание. Почему выжил именно я?

— Не вини себя в том, что выжил. Ага, а ты, я вижу, именно этим и занимаешься, — произнесла она, уловив на его лице покаянное выражение. — Иногда это самое страшное для тех, кто остался в живых.

— И об этом я тоже думал, особенно перед тем, как меня привезли сюда. Невыносимо лежать там, в больнице в Риме, испытывать боль и страх, быть беспомощным и неподвижным.

— Чего ты боялся больше всего?

Адам немного помолчал.

— Я боялся, что никогда уже не буду самим собой. У меня было ощущение, будто я не только не способен двигаться, но и утратил собственное «я».

— Это тоже один из симптомов твоей болезни. — Она легко и нежно поцеловала его. — Что это? Какая-то странная у тебя улыбка.

— Знаю, звучит глупо, но я очень смутился, когда меня впервые положили на эту… — Он сделал выразительное движение руками.

— Наклонную кушетку.

— Да. И я всего себя облевал. Представь, Адам Кэйвано, главный управляющий сети отелей, разбросанных по всему миру, — и такой позор.

Она немного подалась к нему и снова поцеловала, на этот раз уже крепче.

— Только ты единственный и думал об этом.

— Знаю, я доставил всем столько хлопот.

— Не говори глупостей.

Он огорченно рассмеялся, но затем посерьезнел.

— Одна из моих отличительных черт — это нетерпимость к собственным недостаткам.

— У тебя не может быть терпимости к тому, чем ты не волен управлять.

Адам сверху посмотрел на нее.

— Я думаю, ты подпадаешь под эту категорию. Я не могу тобой управлять.

Она хихикнула.

— Вот почему я тебе не нравлюсь.

— Ты мне нравишься, — сказал он тихо и серьезно, чем сразу же привлек ее внимание.

— Да? С каких это пор?

— С того момента, как… Не знаю.

— Зато я знаю. С того момента, как я сняла с тебя шорты и запрыгнула на твои кости.

— Нет. То есть, да. Мне это понравилось, даже очень, — произнес он с игривым огоньком в глазах. — Но только секунду назад мне пришло в голову, что ты меня привлекаешь еще и как человек.

— Почему?

— Думаю, потому что ты терпеливо меня слушала.

Лайла кончиком пальца провела по его губам.

— Очень хорошо, что ты поделился со мной. Нужно же перед кем-то выговориться. Говорят, в больнице ты отказывался делать это.

Он пожал плечами.

— Я чувствовал себя идиотом.

— Ты слишком сильный, чтобы искать чьей-то помощи, правда же? — Она нарочно произнесла это задиристо, чтобы вызвать у него улыбку.

— Спасибо тебе, Лайла, что просто выслушала меня.

— Не за что.

Он принялся играть прядью ее волос.

— Тут мы затронули очень серьезную тему, а мне трудно философствовать, когда поперек моего живота разлеглась такая соблазнительная девчонка.

— Да что ты?

— Хм. — Он разглядывал ее с нескрываемым любопытством. — Но теперь, когда я раскрыл тебе все свои секреты, давай-ка поменяемся ролями. Расскажи мне, почему и как.

Как бы ненароком Лайла потянула его за мочку уха. Приятное ощущение, но оно все же не оправдывало того подчеркнутого внимания, с каким она это делала.

— Что — почему и как?

— Почему ты до сих пор девственница?

— Короткая у тебя память.

Адам, нахмурившись, посмотрел на нее.

— Почему ты до сих пор девственница и как вообще такое возможно?

— Технически очень просто, потому что я никогда не спала с мужчиной.

— Это ответ на второй вопрос. А как насчет первого? Напомню, я спросил почему.

— Я раньше никогда не хотела.

— Лайла, — произнес он с видом папаши, распекающего ребенка, который не хочет сознаваться. — Мне нужна правда.