Иден кивнула, слегка улыбнувшись.

— Я слышала о раздорах между королем Ричардом и Филиппом Августом. Но я не могу поверить, что они позволят себе продолжать мелочные дрязги, рискуя повредить общему делу.

— Хотел бы я быть столь же уверенным, — резко сказал Тристан.

Его превосходство раздражало, главным образом потому, что было оправданным.

— Не одолжите ли мне немного вашего жизненного опыта, сэр рыцарь, чтобы я могла составить правильное мнение о том, что происходит вокруг?

Он издевательски усмехнулся в ответ, и Иден с негодованием спросила себя, как могла она несколько секунд назад отыскать благородные черты в этой глумливой мине.

Они больше не разговаривали, пока не достигли предместий Лимассола. Там царила суета, поскольку англичане не церемонясь отдавали должное изобилию вина, мяса и хлеба, которым встретил их город. Горожане приветствовали победителей, но, увы, делали это не от чистого сердца. Сейчас им приходилось платить за своевременное освобождение от тирании Исаака. Естественно, в душе они роптали и не знали, чего им ждать дальше. Если бы они могли догадываться, что это лишь начало выпавших на их долю испытаний!

— Сэр Тристан, если пожелаете, вы можете оставить меня здесь, — с благодарностью сказала Иден, когда перед ними выросла крепость, при ярком солнечном свете вовсе не казавшаяся угрожающей. Именно там, как ей было сказано, она могла встретить своих высокородных спутниц.

Сэр Тристан невежливо поморщился:

— Я оставлю вас только в присутствии принцессы Беренгарии, так что если вам вдруг снова захочется приключений, никто не сможет обвинить меня в недосмотре.

Иден чуть не задохнулась от ярости.

— Приключения! Так вот что такое, по-вашему, потерпеть кораблекрушение, быть выброшенной на берег и оказаться в вонючем подземелье, а потом сносить низкие домогательства развратного принца? Позвольте вас заверить, сэр де Жарнак, если бы Божье ухо было так же открыто для меня, как, по-видимому, оно открыто для вас, то не случилось бы проклятого шторма, ни прискорбного кораблекрушения. Мы были бы сейчас там, где нам и следует, — в Иерусалиме, вместо того чтобы разыгрывать сюжет о Вильгельме Завоевателе на этом мерзком острове.

И тогда Тристан сделал то, что делать совсем уже не следовало. Он рассмеялся.

С чудовищным ругательством, которое она почерпнула из опыта общения с английскими вояками, Иден резко натянула поводья и заставила удивленного Горвенала остановиться, после чего она соскочила с седла, не оборачиваясь, быстро зашагала к крепости.

У одного из широких окон замка, в нескольких этажах над землей, три леди недоуменно взглянули друг на друга и потом беспомощно захихикали:

— Похоже, она его ужасно обидела! Что могла она ему сказать? И чем он мог заслужить подобное обхождение? От любопытства глаза Беренгарии стали круглыми, как у кошки.

— Они сидели так близко друг к другу! Может быть, он... ну, знаете... позволил себе? — Взволнованная Матильда возбужденно грызла очередную конфету.

— Он не мог! Он не так воспитан. — Леди Алис холодно отвергла обвинения в адрес де Жарнака.

— Извините, Алис! Я не имела в виду... я не считаю, что сэр Тристан может серьезно интересоваться Иден. И потом, она замужем, по всей вероятности, — смущенный голосок Матильды звучал все тише.

Алис очень хотелось отчитать ее, но она справилась с собой и лишь холодно заметила:

— Вы скоро станете толстой, как киприотская лавочница, если будете поедать сладости в таких количествах. — Она быстро вышла из комнаты, перекинув свой серый плащ через руку и сохраняя холодную невозмутимость — манера, которой Беренгария завидовала от всего сердца.

Тут принцесса наконец осознала: Иден возвращается к ней. Не утонувшая, не растерзанная алчными грифонами, а живая, невредимая и способная даже яростно накинуться на статного сэра де Жарнака.

Подобрав свои малиновые юбки как самая настоящая прачка, она схватила Матильду за пухлое белое запястье и выволокла ее из комнаты, затем протащила ее вниз по винтовой лестнице, пока, совершенно запыхавшиеся, с идущими кругом головами, они не оказались перед дверью, через которую должна была войти Иден, и не открыли ее, смеясь и плача одновременно.

— Иден, дорогая моя! Mi corazon! — От волнения Беренгария перешла на испанский, заключая Иден в крепкие дружеские объятия.

Иден обняла ее в ответ, бессвязно выкрикивая:

— Принцесса! Моя дорогая подруга! О, как я рада вас видеть! Я даже не могу вам выразить... слова так... так бесчувственны! — И, свободная наконец от всякой необходимости быть храброй, казаться бесстрастной или спорить с кем-либо, она склонилась на плечо Беренгарии и дала волю слезам.

Через полчаса они уже словно никогда и не разлучались. Следующие несколько часов их языки работали, как ткацкие веретена, пока они пересказывали друг другу свои приключения, хотя Иден самым тщательным образом избегала этого слова, рассказывая свою историю. А когда наступил вечер, все мысли о пережитых испытаниях были позабыты, потому что Беренгарии пришло послание от короля, который вместе со своей армией разбил лагерь за стенами города. Иден тут же узнала посланника и радостно приветствовала его.