— И много раз, когда я выросла, — сказала Элси, глядя в заплаканные глаза верной служанки и улыбаясь ей. И первая обняла свою любимую нянечку.

В трех милях от Андерсонвилля, посреди густого соснового бора было расчищено пространство площадью около тридцати акров. Его окружала двойная бревенчатая ограда трехметровой высоты. Еще почти на метр толстые бревна ограждения уходили в землю. По углам ограды, жерлами внутрь, стояли пушки, а через каждые шесть метров, вплотную к ограждению, располагались сторожевые вышки, к которым снаружи были приставлены лестницы. По малейшему поводу бдительные охранники, вооруженные мушкетами, открывали огонь по военнопленным. А пленных в лагере Андерсонвилль было тысяч двадцать пять — тридцать.

Вдоль внутренней стороны ограждения, в двух метрах от него, была натянута веревка — линия смерти, и в пленника, который случайно или умышленно коснулся веревки или позволил любой части тела оказаться над или под ней, стреляли без предупреждения.

Территория лагеря была со всех сторон открыта палящим лучам солнца. С востока на запад ее пересекал смрадный грязно-зеленый поток, который нес нечистоты из сточных труб Андерсонвилля. Единственный источник воды, пригодной для питья, бил из-под земли около восточной стены, в метре от линии смерти. Он не мог напоить тысячи людей, умиравших от жары и жажды, и около источника всегда царила невообразимая толчея. Нередко люди оказывались за линией смерти и погибали от пуль охранников. Тела убитых, даже если они упали в воду за роковой веревкой, лежали до следующего утра. Но плач и молитвы узников дошли до слуха милосердного Небесного Отца: источник чистой воды вдруг открылся внутри лагеря.

От пуль, голода, жары, жизни под открытым небом или в убогих землянках, а также от малярии (в болоте, образовавшемся по берегам зловонного потока, плодились малярийные комары) заключенные ежедневно гибли сотнями. Каждое утро на территорию лагеря въезжала большая повозка, запряженная четырьмя мулами, и к ней сносили лежащие повсюду трупы. Нагрузив тела на повозку, словно дрова, их вывозили и сваливали в заранее заготовленную яму, которую засыпали землей.

Повсюду лежали умирающие. Люди испускали дух, и не было у них ни дома, ни подушки под головой, ни матери, жены, сестры или дочери, которые утешили бы их у входа в смертную долину и оплакали, провожая в последний путь.

Многие были измучены и истощены настолько, что напоминали живые скелеты. Эти скелеты ползали на четвереньках, сидели или лежали. Во впалых глазах большинства застыло крайнее отчаяние, страдание или унылая безнадежность. А у кого-то из несчастных в потухшем взгляде отражалось бесконечное терпение, способное тронуть даже самое каменное сердце. Были и такие, кто сошел с ума от ужасной боли гноящихся ран или от голода, раздирающего внутренности. Они бродили, как призраки, бормоча бессвязные слова.

И весь этот ад день за днем, с раннего утра до позднего вечера, заливал беспощадный солнечный свет. Страшная, жестокая участь — умереть от жары посреди прохлады соснового бора и от голода в самом центре земли изобилия!

Знойным июльским днем 1864 года в углу лагеря, всего лишь в метре от линии смерти, изнывая от жары, сидели пленные офицеры федеральной армии. Они были босы, нечесаны и небриты. Головные уборы отсутствовали. В рваной, грязной одежде с трудом угадывались офицерские мундиры. Но, несмотря на жуткий вид пленников, было понятно, что они — люди образованные и культурные.

— Когда же закончатся эти муки? — вздохнул один. — По мне, так лучше погибнуть в бою.

— Конечно, лучше! — воскликнул другой. — Чтобы умереть за свою страну от голода и зноя, требуется гораздо больший патриотизм, большее мужество, чем для броска под шквальным огнем.

— Вы правы, друзья, — поддержал собеседников светловолосый голубоглазый юноша, настолько истощенный и изможденный, что его не узнала бы и родная мать. Правое запястье и правую лодыжку юноши соединяла цепь с прикованным к ней пушечным ядром. — Но во имя Свободы мы перенесем все! Кто из нас сожалеет, что не остался дома? Кто готов променять участь борца за правое дело на позорный покой и безопасность? Кто предаст великий корабль — нашу страну — и позволит ему потерпеть крушение на рифах разделения?