Отец все еще стоял на крыльце, провожая ее взглядом.

— Как она красиво сидит на коне! — Заметил Травилла, который вышел тоже и остановился рядом с ним.

— Да... — отсутствующим тоном произнес мистер Динсмор.

Ему вспомнилось время восемь или девять лет назад, когда он помогал другой Элси взобраться на ее коня и часами сопровождал ее рядом.

Всю вторую половину дня воспоминания прошлого стояли перед его глазами, и чувство нежности робко стало появляться по отношению к ребенку той, которая когда-то была так дорога его сердцу. Когда он увидел, что девочка возвращается домой, то опять вышел ей навстречу и, снимая ее с лошади, ласково спросил:

— Ты хорошо покаталась сегодня, моя дорогая?

— Ох, да, папа! Очень хорошо! — ответила она, поднимая к нему сияющее от счастья и восторга лицо. Он нагнулся и поцеловал ее со словами:

— Я думаю, что на днях я поеду с тобой на прогулку, хочешь?

— Ох! Конечно же, очень, очень хочу, папа! — радостно ответила она.

Он улыбнулся ее непосредственности, и она поспешила в свою комнату, чтобы переодеться и рассказать тетушке Хлое о своем счастье.

Увы! Это был только мимолетный отблеск солнечного зайчика, который пробегал через ее тропинку для того, чтобы тут же исчезнуть за надвигающимися облаками. К вечеру опять собрались гости, так что гостиная была полной, и хотя Элси тоже была там, отец ее, казалось, был слишком занят с гостями, чтобы удостоить ее хотя бы одним взглядом. Она сидела, одинокая и незамеченная, в уголке, глаза ее следили за каждым его движением, а слух напрягался, чтобы уловить хотя бы звук его голоса. Наконец мистер Травилла, освободившись от группы женщин на противоположной стороне комнаты, подошел к ней. Он взял ее за руку и подвел к приятной пожилой женщине, которая сидела за столом, рассматривая редкостные гравюры, которые мистер Динсмор привез из Европы.

— Мама, — обратился к ней мистер Травилла, — это моя маленькая подруга Элси.

— Ах! — проговорила она, поцеловав девочку, — я так рада видеть тебя, моя дорогая!

Мистер Травилла подвинул для нее стул поближе к своей матери, а сам сел с другой ее стороны и, беря по очереди гравюры, он стал комментировать каждую из них весьма занимательным образом. Это было похоже почти на анекдоты, которые происходили в связи с каждой из них.

Элси была в восторге от его рассказов, и ей было так интересно, что она почти забыла про своего отца, и не заметила, куда он делся. Неожиданно мистер Травилла положил очередную гравюрку на стол и сказал:

— Пойдем, мисс Элси, я хочу, чтобы моя мама послушала, как ты играешь и поешь. Не сделаешь ли ты мне одолжение, чтобы спеть опять ту песенку, которая так понравилась мне сегодня утром?

— Ох, мистер Травилла! — воскликнула маленькая девочка, залившись краской. — Я не могу играть и петь, когда вокруг много людей. Пожалуйста, извините меня.

— Элси! — раздался голос ее отца у нее над головой. — Сейчас же иди и делай то, что тебя просят.

Тон его был резкий, и когда она подняла умоляюще глаза на его лицо, то увидела, что взгляд его был жестким. Мелкая дрожь сковала ее движения, и со слезами на глазах она поднялась, чтобы подчиниться.

— Подожди, — остановил ее мистер Травилла ласково, сжалившись над ее положением, — я беру назад свою просьбу.

— Но я не беру назад мое распоряжение, — возразил ее отец тем же сухим тоном. — Иди сейчас же, Элси, и сделай то, что я тебе сказал.

Она немедленно повиновалась, изо всех сил стараясь подавить свои чувства. Мистер Травилла внутри казнил себя за то, что вовлек ее в такую неприятность. Он выбрал ноты и положил перед ней, когда она села за рояль, тихонько прошептав:

— Элси, только возьми себя в руки, это все, что необходимо для твоего успеха.

Но Элси была не только смущена, сердечко ее было почти разбито жесткостью ее отца. Слезы наполнили ее глаза, и она не в состоянии была видеть ни нот, ни слов песни. Она попыталась сыграть прелюдию, но запуталась, и волнение возрастало с каждым мгновением.

— Ничего, не обращай внимания на прелюдию, начинай сразу с песни.

Девочка запела, но голосок ее сорвалась и она разрыдалась, не допев и первого куплета. Отец подошел к ней сзади и стоял с видом оскорбленного достоинства.

— Элси, — наклонившись к ней, сказал он тихим раздраженным голосом, — мне стыдно за тебя, сейчас же иди в свою комнату и ложись спать.

С сердцем, полным горя и обиды, она послушно отправилась в свою комнату, и подушка ее была мокрой от горьких слез, пока глаза не сковала дремота.