— Папа? — вздохнула во сне Саманта. Она свернулась наподобие котенка, обхватив руками подушку. Завитки золотистых волос обрамляли ее нежное, цвета слоновой кости лицо. Длинные ресницы были невинно сомкнуты, отбрасывая тень на щеки. Уголки розовых губ были опущены вниз, как у недовольного ребенка. И выглядела она девочкой лет двенадцати.

Черт побери! Ник отпрянул назад, почувствовав себя невероятным негодяем. Не спуская глаз с кровати, он влез в штаны, при этом у него не было проблем, как в тот момент, когда стягивал их с себя. Стараясь не дышать, выскользнул в коридор. Закрыв за собой дверь, прижался к ней спиной, испытывая огромное облегчение оттого, что Саманта не проснулась. Он добрался до своей комнаты, чувствуя невероятную слабость в ногах, и заперся. Тяжело рухнув на кровать, закрыл лицо дрожащими руками.

Так больше не могло продолжаться. Ник не мог больше наблюдать за тем, как Саманта грациозно выполняет работу по хозяйству, источая сладкий запах роз, который оставался после нее повсюду; не мог слушать ее голос, мягкий и негромкий, с легкой хрипотцой, который действовал на него так, будто он оказался в роли мыши, загнанной играющей кошкой в угол.

Это явно пагубно отражалось на его здоровье, он не получал облегчения, и ему становилось день ото дня хуже. Ник старался почаще уходить из дома, но, черт побери, ведь ему нужно было есть. Дело дошло до того, что он стал постоянно носить с собой шляпу. Он заметил, как Джейк и Джефф бросали взгляды на него и его шляпу, а затем взрывались от смеха. Он чувствовал себя так, словно тонет в зыбучем песке, но никто при этом не желает бросить ему спасительную веревку.

Он мог пойти и взять ее — и плевать потом на возможные последствия. Черт побери, ведь он понимал, что она хочет его, но понимал и то, что не сможет жить с сознанием собственной вины. И когда к ней вновь вернется память, она возненавидит и бросит его, независимо от того, замужем она или нет. Она может сразу же получить развод и начать жить своей жизнью.

Ник знал, что не занимался с ней любовью. Он был пьян, а не мертв тогда, в той хижине. Он знал, что помнил бы,случись это на самом деле. И еще он знал, что в этом случае он не способен был бы ее отпустить.

С приходом весны ему придется возобновить поиски Билли. Это был тот человек, кого она хотела, кого много раз звала в своих тревожных сновидениях.

Наутро предмет его размышлений постучал к нему в дверь, открыл ее и просунул внутрь голову. Ник встретился со взглядом ясных зеленых глаз.

— Доброе утро, соня! Надеюсь, ты хорошо спал? — спросила она с улыбкой.

— Замечательно, — ответил он, отметив про себя, что выглядит она свежей и отдохнувшей.

— Увидимся за завтраком, — весело сказала Саманта и закрыла дверь.

Ник слез с кровати и потащился к зеркалу.

— Боже мой! — ахнул он, увидев красноглазое, лохматое, небритое чудовище, которое смотрело на него. Он застонал, чувствуя, что от судьбы не уйти, что он готов продать душу за бутылку виски и пук золотисто-рыжих волос.

Придет зима, наметет сугробы вокруг дома, изолирует ранчо от остального мира. Снаружи станет студено и морозно, за белой пургой не видно ни зги. А в доме, в соседней комнате, будет сидеть она и кротко и мило улыбаться.

Он схватил рубашку, натянул ее на себя и заправил в уже ставшие тесными штаны. Держа перед собой шляпу, чтобы прикрыть срам, он спустился с лестницы и вышел через заднюю дверь. Он застонал, поскольку, судя по всему, зима обещала быть долгой и холодной.

Ник с мрачным видом раскурил сигару и направился в столовую для работников ранчо. И хотя он только что принял ванну и побрился, одежда его была под стать настроению. Начиная с шарфа, шелковой рубашки с перламутровыми пуговицами, жилета из воловьей кожи и кончая габардиновыми брюками, заправленными в начищенные до блеска сапоги, он был весь в черном.

С кожаного пояса свисали ножны, опять же черного цвета, в которых находился охотничий нож. У правого бедра висел револьвер сорок четвертого калибра, его рукоятка из орехового дерева лоснилась от частого употребления. Затянутой в черную перчатку рукой Ник еще глубже надвинул на лоб черную шляпу с низкой тульей, чтобы скрыть глаза. Словом, вид у него был, как… как у очень грозного и опасного человека.

Ник чувствовал себя волком, оказавшимся в капкане. Чтобы вырваться на свободу, ему нужно либо перегрызть цепь, либо же отгрызть себе лапу. Ни одна из перспектив радости не сулила. Он рвался в бой.

Ник сжал зубы, прикусив испанскую сигару, и толкнул дверь в столовую. Взял тарелку и приборы с полки у двери и направился к столу. Он с вызовом посмотрел на ковбоев, однако те, видимо, почувствовав его настроение, прекратили беседу и очень скоро сочли за благо ретироваться.

Ник положил на большую тарелку бифштекс, бобы и сверху пару бисквитов размером с блюдце каждый. Налил в оловянную кружку кофе, настолько крепкого и густого, что в нем и подкова не утонет. Затем поставил поднос с завтраком на грубо сколоченный стол и сел на скамью.