Её комната, как я и предполагал из номера, была на третьем этаже, и, зайдя внутрь, я ощутил уют. Окна прикрывали плотные зеленые шторы, на полу ковер. Две кровати были аккуратно застелены, над той, на которую Света кинула сумку, висели плакаты """Glee" и "Сверхъестественного". Рядом было маленькое бра, с которого свисала подвеска со звездой — кулон Полины.

— Заходи, раздевайся, здесь тепло. Укладывай её на кровать, — сказала Света, хватая чайник и убегая за дверь — набирать воды, видимо.

Я снял пальто с себя и расстегнул комбинезон Ариадны, потом стянул с неё шапочку, и отросшие локоны колечками рассыпались по крошечным плечиками. Вернувшаяся Света, увидел её, вновь едва не расплакалась.

Видеть маленькую копию покойной сестры явно не самое легкое дело…

— Я так боялась, что что-то сделаю с ней не так, что руки до сих пор трясутся, — нервно рассмеялась девушка, со второй попытки усадив чайник на подставку и включая его. — Она… она живет с тобой? Ты не отдал её никому?

— Не смог, — честно ответил я. — Хотел, даже нашел родителей… но не смог. Она моя. И Полинина.

Света кивнула и отвернулась, загремев чашками в тумбе.

— Света… Я не знаю, как передать словами, как я сожалею… Я не хотел, чтобы она умерла… — забормотал я, желая высказать всё сразу.

Света развернулась, хмуро уставившись на меня.

— Она мне нравилась… нет, я любил её. Очень сильно, и если бы знал, что она забеременеет и умрет из-за этого, я бы не приблизился к ней… — продолжил я.

— О чем ты? — спросила девушка, переводя взгляд с меня на бормочущую что-то Ариадну.

— О Полине. Она написала письмо, что… Она умерла, и я просто не знаю…

— Матвей, кто тебе это сказал? — изумилась девушка, и я замер, теперь не понимая ничего сам. — Полина не умерла. Она жива и чертовски сильно хочет увидеться с дочерью.

— Занозой в родительской заднице всегда была я, — произнесла Света, когда закончила с готовкой чая, выудила из тумбы пачку печенья и усадила меня за столик между кроватями. — Я своевольничаю, делаю всё наперекор им, в общем, заставляю понервничать. Это не значит, что я их не люблю, просто… ну, хочу сама испытать все шишки и найти свой путь. Они к этому привыкли, поэтому уже не удивляются моему упрямству. А вот Полина всегда была примерной, спокойной и уравновешенной. С родителями никогда серьезно не ругалась, признавала, что они правы, соглашалась с их точкой зрения и доверяла их жизненному опыту. Не один и даже не пять раз мне ставили её в пример, чем часто дико подбешивали.

Это мне Полина и рассказывала о сестре, добавляя при этом, что это не портит их с ней отношения.

— Я плевала на их требования с высокой колокольни, — продолжила Света. — Я Полинку знала лучше них, она была хорошей в детстве, осталась такой же и когда выросла. Она меня поддерживала, помогала, прикрывала перед родителями, короче, была лучшей старшей сестрой. И когда…

Она запнулась, уставившись в вазочку с печеньем.

— В общем… начну издалека. Не знаю, говорила ли она, но она с детства была очень гибкой, пластичной, что мама не смогла пропустить мимо и записала её в секцию по гимнастике. Полинке это нравилось, она обожала там заниматься, тренера пророчили ей отличную карьеру спортсменки. А в одиннадцать они поехали с командой по путевке на горнолыжный курорт и там она заболела: простыла, потом перешло в грипп. Там её не долечили, она вернулась домой, вновь приступила к тренировкам — и схлопотала осложнения в виде развившегося порока сердца. — Света стала ломать печенья, нервничая и не зная, куда деть руки. Я терпеливо молчал, слушая историю девушки, родившей мою дочь. — Можно было судиться, испортить репутацию и турфирмы, и страховщиков, давших обещание, что вернут детей в целости и сохранности, а сами сэкономившие на лекарствах, но делу это уже не помогло бы и мама с папой сделали упор на лечении дочери. Молодцы, говорю сразу.

Долгие месяцы моя сестренка провела в разных больницах, её пичкали всеми возможными таблетками, уколами, процедурами… Подтянули. Операции смогли избежать с условием, что она перестанет профессионально заниматься гимнастикой и будет крайне бережно к себе относиться, то есть не простужаться, не перенапрягаться, даже ноги не промачивать. Полине было тяжело расстаться с мечтой стать второй Юлией Барсуковой, но жизнь ей была дороже и она изменила планы на будущее. Сделала упор на учебу, получала высокие оценки по всем предметам, какие изучала, занялась вокалом. Гимнастику она не забросила, но тренировалась в спокойном темпе, больше для себя, для своего здоровья. Укрепляла сердце. На долгие годы мы почти забыли, что она болеет.

Света вновь замолчала, углубившись в свои мысли. Ариадна захныкала на кровати, и я встал из-за стола, чтобы узнать, что с ней. Бутылочку она отпихнула, памперс менять ей было не нужно, так что я решил, что она просто скучает, и принес с собой, вернувшись обратно к Свете. Младшая Ступова смягчилась, глядя на племянницу, девочка тоже заулыбалась — она ей явно нравилась.

— Ты сразу понял, что Полина — её мама? — спросила девушка.

— Нет, ты что. Это целая история, твоя сестра тот ещё конспиратор. На, почитай, разве тут поймешь, от кого оно? — Я вручил Свете послание матери Ариадны, которое она изучала больше минуты.

— Да-а-а, завернула она. И почему Солнечная?

— Потому что я так её назвал, когда она рассказала, как ваша бабушка звала её Аполлинарией.

Света рассмеялась.

— Она и сейчас её так зовет. Папа пару раз говорил, мол, она по паспорту Полина, чего язык ломает, но бабуля упрямая, как я. Потом отстали, тем более, что Полинке нравится. Хм… Ариадна? И как ты её назвал?

— Ариадной и назвал, — ответил я. — Точнее, сначала мои друзья и родные её звали так, потому что я… — я прокашлялся, колеблясь, рассказывать ли моё первоначальное отношение к дочери, потом решил не врать, — в общем, сначала я не особо обрадовался находке…