Судебная машина, казалось, должна была сломить Жанну, запутать ее и заставить отречься от самой себя. Но, как писал Марк Твен, девушка, «ослабленная муками жестокого тюремного заключения и вынужденная ежедневно отвечать на ловкие коварные вопросы, придуманные отборными судьями, никогда не теряла ни присутствия духа, ни чудесной ясности ума. Ей расставляли ловушки, которые она угадывала верным инстинктом. На нее дождем сыпались вопросы, которые затруднили бы ученых богословов; с полдюжины ожесточенных спорщиков нападали на нее одновременно и прерывали ее ответы». Жанна легко парировала провокационные вопросы инквизиторов.

Но у Орлеанской девы не было ни малейшей надежды спасти свою жизнь. Англичане были неумолимы: она является причиной их неудач, и ее судьба предрешена.

Ранним утром 24 мая 1431 г. был устроен спектакль. Жанну привезли на кладбище аббатства Сент-Уэн, поставили на помост и трижды предложили отречься. Она трижды отказалась. Тогда высокий суд приступил к чтению приговора: церковь передавала осужденную в руки светской власти, прося обойтись с осужденной снисходительно, «без повреждения членов». Эта лукавая формулировка означала сожжение на костре.

И тут Жанна не выдержала, она закричала, что подчиняется во всем воле суда и приговору. Она публично отреклась, поставив под текстом отречения крест. Приговор заменили. В новом приговоре суд учел «чистосердечное раскаяние подсудимой и снял с нее оковы церковного отлучения <.> Но так как ты тяжко согрешила против Бога и святой веры, то мы осуждаем тебя окончательно и бесповоротно на вечное заключение, на хлеб горести и воду отчаяния, дабы там, оценив наше милосердие и умеренность, ты оплакивала бы содеянное тобою и не могла бы вновь совершить то, в чем ныне раскаялась».

На этом процесс по делу о впадении в ересь «некой женщины Жанны, обычно именуемой Девой», закончился. Однако одного покаяния было недостаточно. «Милосердный приговор» был только отсрочкой казни.

Жанне обещали: если она покается, ее переведут в женское отделение тюрьмы и снимут кандалы. И вот ее, переодев в женское платье, швырнули в прежнюю камеру, с теми же солдатами. Однако мужская одежда Жанны была кем-то заботливо подкинута в камеру и валялась здесь же, в мешке.

Прошло два дня, и Жанна, стремясь обезопасить себя от посягательств солдат, вновь надела мужской наряд. В тот момент, когда Жанна сделала это, ее судьба была предрешена: она вторично впала в ересь, то есть совершила преступление, которое неминуемо влекло за собой смерть на костре.

Трибунал приступил к слушанию дела о вторичном впадении в ересь, и 28 мая состоялся единственный допрос подсудимой. Жанна заявила судьям: «Мои святые сильно упрекали меня за малодушие, достойное гнева Божия и вечной погибели», — и отказалась от своего отречения. Во вторник, 29 мая, трибунал принял решение об отлучении Жанны от церкви и выдаче светским властям. Казнь назначили на следующий день.

30 мая 1431 г. на рыночной площади Руана собралось около десяти тысяч человек. Сюда вывели 19-летнюю Жанну. На голове — «дурацкий» колпак, лицо закрыто вуалью, полотняная рубаха пропитана серой. Шеренга английских солдат образует живой щит, никого не подпуская к костру, подготовленному для «упорствующей еретички».

Взойдя на плаху, Жанна начала горячо молиться. Она «смиренно попросила прощения у всех людей, какого бы состояния они ни были, у друзей и у врагов, прося всех молиться за нее и прощая все зло, какое ей сделали». В толпе послышались рыдания.

Кошон огласил текст окончательного приговора: «.Жанна, известная под прозвищем Дева, впала в различные заблуждения и многие преступления раскола, идолопоклонства, призывания демонов и многочисленных иных злодеяний. После отречения от заблуждений. ты впала опять в эти заблуждения и в эти преступления, как пес возвращается к блевотине своей. Мы извергаем тебя, отсекаем тебя, оставляем тебя, прося светскую власть вынести над тобой умеренный приговор, не доходящий до смерти и до повреждения членов». После этого Кошон удалился.

Жанна попросила дать ей крест, и английский солдат, сделав из палки маленький деревянный крестик, подал ей. Она благоговейно взяла крест, поцеловала и спрятала на груди под одеждой. Но ей хотелось, кроме того, получить церковный крест. Брат Изамбар де ла Пьер побежал за крестом в соседнюю церковь, чтобы держать «прямо у нее перед глазами до последнего ее вздоха».

В XV веке дрова и хворост при казнях складывали с таким расчетом, чтобы дым быстро задушил осужденного. Если дым не делал своего дела, то палач мог прекратить муки заключенного, удушив или зарезав его (сожжения заживо стали обыденным явлением позже, в светлую эпоху Возрождения). Но для Жанны сделали исключение. Она не могла ни задохнуться от дыма, ни погибнуть от рук палача: эшафот был таким высоким, что палач не мог до нее дотянуться и сократить ее страдания.

Когда пламя занялось, Жанна начала кричать «Иисус!» И некоторым на площади стало казаться, что это имя огненными буквами начерталось в пламени костра. Палач приходил в ужас от мысли, «что сжигает святую». И вот Жанна в последний раз вскрикнула «Иисус!» и опустила голову. В это мгновение английскому солдату, стоявшему у подножия костра, показалось, что из пламени вылетела белая голубка.

Когда все кончилось, палач пришел в доминиканский монастырь «в крайнем и страшном раскаянии». Он рассказал, что, поднявшись на эшафот, нашел сердце Жанны неопаленным. От него требовалось сжечь все, но он не смог обратить его в пепел, как ни старался. Наконец он перестал терзать сердце Девы, положил его в мешок, который, как полагалось, бросил в Сену. Нетленное сердце Девы спаслось от досужих взоров и рук.