— Ипотека?

— В полном порядке.

— Граничит с шоссе?

— Нет, с фабрикой.

— Там должно вонять.

— Дай мне два гектара с третью, и я перед Богом поклянусь, что они пахнут розами.

Они проиграли, вчистую. Тощий адвокат кивал, кивал, словно соглашаясь со всеми, включая меня. Потом сказал:

— Есть ли возможность, минеер нотариус, что мефрау Юдит откажется от наследства?

— Конечно, — ответил нотариус.

— Нет, — сказал я.

Все удивленно посмотрели на меня.

— Нет, черт побери, — повторил я.

На подоконнике фарфоровая статуэтка, обнаженный юноша с лавровым венком на голове.

— Минеер нотариус, — спросили темные очки, — можем мы узнать, какое отношение имеет этот минеер к нашей Камилле и что он здесь делает?

«Этим минеером» был я. Мне стало смешно.

— Друг дома, — сказал нотариус.

— С каких пор?

— С тех пор, как Камилла уехала из Алегема. Этот минеер был близким другом нашей бедной Камиллы, и он здесь потому, что она завещала ему двадцатитомное собрание «Le Monde Animal». — Он повернулся ко мне. — Восхитительный подарок. Я вам завидую. Хотя один том поврежден, он отсырел.

— Спасибо, — сказал я.

— Благодари Камиллу, — уточнил нотариус.

— Спасибо, Камилла, — сказал я. И то, что пришлось благодарить мертвую, рассмешило меня. Я видел слоников слоновой кости, расставленных по росту на каминной полке, начиная с самого большого. И я смеялся, глядя на самого маленького, уши веером.

Я видел, что Юдит хмурит брови. Мне хотелось целовать ее густые брови, в которых не было видно золотых пылинок.

Мы вышли на улицу, ее магометанин сидел за рулем. Юдит спросила, не подвезти ли меня до станции. Сказал: «Лучше не надо».

Она сказала, нотариус вряд ли долго проживет.

Как она это сказала?

Сочувственно. Но с ней никогда не знаешь.

Без злобы или угрозы?

Без. Хотя теперь, когда вы спрашиваете…

Да?

Нет. Ничего особенного. Как будто она знала, что он серьезно болен.

Я не стал ждать, когда она сядет в машину. Я пошел вдоль домов. Так быстро, как мог.

Есть мысли, которые я не хочу думать, не хочу слушать, не хочу видеть, я освобождаюсь от них так: думаю о чем-нибудь другом. Обычно об Анжеле, как она разводит ноги, чтобы я мог все как следует разглядеть. Сперва она неохотно делала это. Потом привыкла. Она говорила, я ее самый любимый клиент. Она говорила, что вообще не брала бы с меня денег, если бы могла себе это позволить. Что заботилась бы обо мне. Блядская болтовня, конечно, но приятно.

Она расстраивалась оттого, что я не мог поддерживать нормальный разговор. Она не знала, о чем со мной говорить. Я предлагал поговорить о Джимми Джуфри [109] или о Ли Конице [110] . Несколько раз я ставил для нее диски хип-хопа Западного побережья.

— Боже милостивый! — восклицала она. — Ты что, башкой треснулся?

— Давно уже, а что?

— Ладно, иди сюда быстрее, — говорила она, и лезла на меня.

Сколько стоила тебе Анжела?

Тысячу франков за полчаса. Приемлемо.

Двадцать томов собрания о животных я получил по почте с доставкой на дом и расставил их по порядку на полке в углу. За ними я спрятал поляроидные фотографии. Но потом вспомнил, как в телевизоре один детектив вломился в дом, и сразу кинулся к книжному шкафу, и нашел на полке за книгами тысячи запечатанных пачек долларов. И я перепрятал секретные доказательства на чердак, засунул между балкой и стеной. Вечером пошел на Экстерстраат, номер четырнадцать. «Ситроен» Декерпела стоял на улице. Над входом висел, освещая мертвую глицинию, старинный чугунный фонарь. В садике перед домом, на качелях, маленькая девочка в шерстяной пижамке напевала какой-то мотив.

Декерпел со своими мерзкими шуточками изображает из себя приличного отца семейства. Я подумал, не увести ли его дочку. Из мести. Око за око. Я подумал, гараж, который Декерпел, скорее всего, сам построил из широких просмоленных досок, легко поджечь. Я подумал, сперва мне надо бы еще одну ночку поспать. Но я продремал с перерывами целый день: в одиннадцать часов, в три дня и в семь вечера, когда смотрел программу «Колесо Фортуны».

А ночью я ложился, и долго не мог заснуть, и ждал, когда доги выбегут из далекого темно-зеленого леса, и побегут ко мне, неслышно рыча, и я проснусь от собственного крика.

Сколько раз ты ходил к дому Патрика Декерпела?

Какое это имеет значение?

Это может оказаться важным, если речь зайдет о «предумышленных действиях».

Четыре раза. И каждый раз подходил ближе.

Последний раз подошел к самой веранде. Я видел девочку в пижамке, с наушниками «вокмена» в ушах. И ее мать в одиночестве, за столом, игравшую в скрэбл. Видел самого Декерпела — когда пришел в третий раз, — он читал газету. Повернул голову в мою сторону, хотя я совсем не шумел.