Ты связываешь пропажу трех девочек с теми, кого ты зовешь учеными?

С кем же еще? Иногда ребенку наносят вред, кусают или убивают, это естественно. Крольчиха и вовсе поедает своих детенышей. Но девочек, одну в дюнах, в Хейсте, двух других в Хаспенгау, замучили до смерти, всего за месяц.

За три месяца.

Не важно. И разве у меня нет доказательств, например то бесстыдное письмо? Но вот чего я никогда не мог понять и до сих пор не могу: все это их, ученых, нисколько не смущает.

Не оставить ли нам эту тему? Мне это тоже неинтересно. Вот. Выпей. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Когда ты впервые увидел Юдит Латифа?

На похоронах Камиллы.

Какая погода была?

Легкий ветерок. Нежарко. Почему вы спрашиваете об этом? Вы ведь там были. Хотите проверить, хорошая ли у меня память? Но как вы можете проверить, если сами говорите, что все забываете? Может, проверим, как у вас с памятью? Вы видели лодки на озере Дестелдонк в день похорон?

Да, яхты.

И автобусы с австрийскими туристами. И голос из громкоговорителя, просивший не наносить вреда природе и не оставлять в лесу мусора. У могилы незнакомые женщины в черном болтали о чепухе. Рассказывали друг другу, как несчастна была Камилла, когда, покинув кафе «Tricky», перебралась в квартирку на Палингхаузен.

Одну из женщин звали Агнес, губы накрашены фиолетовой помадой. Она сказала: чертовски жалко, что не играют арии из «Мадам Баттерфляй», в похоронном бюро сказали, что не смогли найти компакт-диск. Я не люблю похорон, я хотел сразу уйти, но увидел Юдит. И она меня увидела. Эта Агнес как раз говорила со мной, когда я увидел Юдит. Я глаз не мог от нее отвести. В ней было что-то магометанское. Понятно, она же дочка Неджмы. В каждом ухе по пять серебряных колечек. Смуглая матовая кожа. Черные короткие волосы с золотистым отблеском. На ресницах блестят золотые пылинки. Широкие скулы. Чуть раскосые зеленовато-синие глаза, подведенные черным, как у кошки Карамель, я почувствовал, что ноги меня не держат, стал падать, и Агнес подхватила меня. Но не удержала, я соскользнул на мокрую траву. Щека и волосы намокли, и я увидел ноги Юдит, длинные ступни в лакированных туфлях, и услышал незнакомые женские голоса.

Я очнулся в ресторане. Агнес держала меня за руку.

— Он пришел в себя, — сказала. — Я же говорила, это просто мозговой спазм.

Юдит сидела напротив. Я лежал на ковре, кто-то подложил подушку мне под голову. Подошли незнакомые. Хотели получше разглядеть меня. Интересно поглядеть на человека, вернувшегося с того света. Агнес не отпускала моей руки, сказала, мне надо дать воздуха. Я очень хорошо помню, как она это сказала. Дать воздуха. И Юдит, не сводившую с меня глаз.

Я стал подниматься. Агнес попыталась меня удержать, но я оттолкнул ее. Я встал на колени. Мне было стыдно за обморок, за мою больную голову, в которой словно молотки стучали, за предательство моего ослабевшего тела. Она должна теперь надо мной смеяться, думал я, и с трудом подымался, держась за жирную руку радостно квохчущей Агнес, оказывается, она спасла мне жизнь.

Юдит даже не посмотрела в мою сторону когда я уходил. Как всегда.

У тебя часто случаются такие приступы?

Какие приступы?

Когда ты теряешь сознание.

Вам не все равно?

Кажется, ты хотел рассказать мне все. Так мы договаривались.

Иногда. Редко. Раз в три-четыре года. Когда я нервничаю сильнее, чем обычно. Доктор говорит, это не смертельно. Если я после как следует отдохну.

В тот день у меня не получилось отдохнуть. А назавтра пришлось идти в магазин. Из-за двадцати четырех часов мамаши Феликс. Декерпел стоял, читал книгу, никто ему не мешал, никто не требовал у него объяснений.

— Ты что здесь делаешь? — спросил. — Твое место на складе.

— Минеер Декерпел…

— Да, Братец.

— Ты должен возвратить книги. Мне кажется, это было бы самым лучшим решением проблемы.

— Ты так думаешь? — сказал и задрал свой горбатый нос вверх.

— Можешь сделать это незаметно. Анонимно.

— Глупый осел.

— Об остальном мы пока помолчим.

Декерпел закрыл книгу. Что-то о шахматах.

— Ты с каждым днем становишься глупее.

Вот и Камилла говорила то же самое.

Я сказал только:

— Вполне возможно.

Вы ведь знаете, люди часто говорят одно и то же.

— Со дня на день тебя посадят, — Декерпел говорит.

— Тогда и остальных должны посадить, — отвечаю.

— Кого — остальных? О чем ты?

Декерпел был талантливым актером. Прекрасно разыгрывал из себя невинного младенца. Я, конечно, доверчив, но не настолько. Ваннесте подвел к нам длинного, тощего клиента. Того интересовала книга о розах Pompon de Bourgogne.

— Пом-пом-помпом, — пропел Декерпел.

Пятая Бетховена. Как смел он, раб своих грязных прихотей, преступник, который вот-вот будет разоблачен, беззаботно напевать на глазах у всех?

— Белые и полосатые розы. Белые распускаются по весне, — сказал тощий клиент.