Шрифт:
— Конечно. Завтра же подниму этот вопрос на собрании ячейки.
— Ни в коем случае. Никакой компанейщины и штурмовщины. Строго в индивидуальных беседах. А по комсомольской линии отчитаетесь по итогам. Назовёте инициативой каждого отдельного комсомольца. Это должно выглядеть впечатляюще. Подумайте, Людочка. И помните — деликатно и ненавязчиво.
— А получиться? Согласятся ли люди своё отдать? Бесплатно.
— А дайте им шанс. Но не ждите многого. И они вас приятно удивят. Это же русские люди.
Ну, вот. И всё обсудили. Но расходиться никто не спешил. Мне в палату не хотелось, но и мои медсобеседники не уходили. Словно ждали чего-то.
— Виктор Иванович, спой что-нибудь, — попросила Люда.
— Людочка, разве я Шаляпин? Даже не Утёсов. И не Бернес, — больше исполнителей этого времени я и не знал.
— Но ведь вы так замечательно спели:
Стрелы слова — не отпускай моей руки, Фразы в ветра — не бросай! Стрелы слова — вера моя, мои грехи, Крик небесам: не бросай!— Людочка, да вы талант! — воскликнул Натан.
— Да, вот вы нам и спойте, — поддакнул я.
— Виктор Иванович, лучше вы. Что-нибудь новенькое, своё.
Я искренне рассмеялся:
— Вы что, Людочка, подумали, что это моя песня? Я лишь, как попугай, — что слышу, то и воспроизвожу. Сам, к сожалению, талантом подобным обделён.
— Жалко, — девушка и вправду расстроилась, — а я записала ту песню. Мы теперь её петь будем. Девочкам тоже понравилась, хотя она явно мужская. Но, какая-то…
— Какая?
— Ну… Непривычная какая-то.
— Ну, конечно же. Другое поколение, другая ментальность. Я же говорил — она из других времен. Ладно, не расстраивайтесь так. Я попробую исполнить одну.
Я задумался, вспоминая.
— Витя, хватит себе цену набивать! — это уже Натан, в нетерпении, всыпал свои пять копеек.
— Я слышал это в авторской редакции, под гитару. Сам я умею играть только на чужих нервах. Слова, если запомните, мотив подберёте:
Белый снег, серый лёд На растрескавшейся земле Одеялом лоскутным на ней Город в дорожной петле А над городом плывут облака Закрывая небесный свет А над городом жёлтый дым Городу две тысячи лет Прожитых под светом звезды По имени Солнце И две тысячи лет война Война без особых причин Война — дело молодых Лекарство против морщин Красная, красная кровь Через час уже просто земля Через два на ней цветы и трава Через три она снова жива И согрета лучами звезды По имени Солнце И мы знаем, что так было всегда Что судьбою больше любим Кто живёт по законам другим И кому умирать молодым О не помнит слова «да» и слова «нет» Он не помнит ни чинов, ни имён И способен дотянуться до звёзд, Не считая, что это сон. И упасть, опалённым звездой По имени Солнце.Секунд тридцать стояла оглушительная тишина, потом парк вокруг взорвался аплодисментами и криками — народу набежало, оказывается, немало.
— Я никогда не слышал подобного, — Натан был впечатлён, — чем-то перекликается с буревестником, ищущим бури, как будто в бурях есть покой. При этом фатализм, но какая сила в каждом слове. Даже меня потрясывает. Признайся — твоё?
— Да нет же. Мне чужого не надо. Люда, записывать будешь — укажи — автор — Виктор Цой, мой тёзка. Казах, бывший кореец, сейчас русский. Поэтому имя русское, а фамилия — корейская. А вот где мы с ним пересекались — военная тайна.
— Ещё! — взмолилась девушка.
— Нет, Людочка. Хорошего помаленьку. Надеюсь, в следующий раз «Звезду по имени Солнце» мы услышим в вашем исполнении. Поздно уже. Спать.
Народ, разочарованный, расходился. А чего вы хотели? Концерт по заявкам? Так песен этого времени я, окромя «Катюши», и не знаю. А нашего времени — ограниченно применимо. Так, от балды, петь нельзя. Сначала вспомню, запишу, отредактирую от иновременностей и идеологически не выдержанностей, а потом и можно применять. Даже нужно. «Нам песня строить и жить помогает». Надо проводить морально-психологическое стимулирование и настройку на преодоление трудностей. Больно уж они тут расслабленные. А с трудностями психологического характера столкнуться? Спасуют? Сейчас сотнями и тысячами в плен сдаются не потому, что трусы или предатели, а от растерянности. Привычный мир рухнул, погребя их души под обломками. К концу 42-го они оклемаются. Появиться знаменитая русская стойкость характера, жертвенность, инициативность. Именно эти, морально модулированные и напишут знаменитые песни к фильмам о войне, на которых воспитывались следующие поколения. И я. А сейчас этого нет.
Только сейчас, в процессе этих размышлений, я понял, что же так долго свербило в душе. А именно — резкое различие одних и тех же людей образца 41-го и, хотя бы 44-го, не давало мне покоя. «Опалённые войной» — так они себя называли. Это абсолютно разные, ментально, люди. Более того, они в конце сороковых не понимали и не принимали самих себя образца 41-го. Стыдились, но не понимали.
А я ещё в детстве, читая по школьной программе Симонова, по-моему, и Бондарева (если не ошибаюсь), не мог понять, радостной расслабленности героев «Живых и мёртвых», резко сменившейся, после первого же окружения, на отчаяние растерянности, полную дезориентацию, потерю воли. Отсюда полное отсутствие критической оценки событий, нежелание думать, сопротивляться, т. е. люди превратились в баранов. Большинство, даже генералы. Их действия, реакции стали шаблонными, противником легко предсказуемыми. Поражения были сокрушительными. А солдаты… Они тоже стали действовать на инстинктах. Кому-то инстинкты приказали сдаться, кому-то — идти к своим. Писатель гениально показал состояние главного героя — абсолютно бессознательное метание его по тылам врага, больше похожее на состояние человека во сне-кошмаре. А так оно и было — разум вырубился, не перенеся стресса. Стало зомби — тело, запрограммированное на что-либо, в данном случае — идти домой.