— А, ты. Всё? Быстро ты. Ну, пойдём. Провожу тебя заодно. Ты не думай, старшина, я уже третьи сутки из этого кабинета не выходил. Не могу больше.

— Да, я и не думаю, понимаю. Не продолжай.

— Денежное довольствие получишь завтра в кассе. За всё время с ранения сразу. Военком уладил этот вопрос. На котловое и вещевое — станешь в роте. А, ты же и есть старшина роты. Тем более — своя рука — владыка. Только, рота ещё не сформирована, с нуля всё и начнешь. С интендантом поаккуратнее. Мужик он… непростой, скажем так. Разберёшься.

— Спасибо.

— За что?

— За всё. И за науку.

— Не за что. В одной лодке качаемся. Военком обещал меня с бригадой отпустить на фронт.

— Как же это он тебя отпустил? Ты у него вроде секреторя?

— Да, ладно. Бабу какую-нибудь возьмет. Дело не хитрое, справятся. А ты сам откуда?

— Я же контуженный. Не помню ни хрена. Так, местами.

— Да, неплохо тебя приголубило. Хорошо к Натану Ааронычу попал. Он хирург от бога, тьфу ты, никак не отвыкну.

— И ты его знаешь?

— Да кто ж его не знает? В городе всего две больницы — узловая и земская. А хирургов по пальцам одной руки пересчитать. А Натан… Он ведь и на Халхин-Гол ездил, и в Финской в командировке там был. У него та-акой опыт! И мужик мировой. Даже золотой.

Вот так вот! Вот тебе и Натан. А мы ведь сдружились. Странно. В прошлой жизни я тяжело сходился с людьми. Друзей, не знакомых-приятелей, а именно друзей, у меня не было. У жены были близкие подруги, а у меня нет. И вдруг — Натан. Тем более — еврей. Он, оказалось, суетился за меня и перед главврачём, и перед военкомом, комбригом. А на самом деле, оказывается, не надо сотни друзей — один друг-еврей их с лихвой компенсирует. Говорят, они всюду ищут выгоду. А от меня, что за прибыток? Пока для Натана только нервные расстройства. И материальные затраты. Еврея траты на меня. Можете поверить? Я бы не поверил.

Мы дошли по вечернему городу до казарм. Они и в наше время сохранились, правда, внутри я не был.

— Это со мной, — сказал мой спутник часовому на воротах. Часовой смерил меня взглядом, поправил винтовку на плече, но ничего не сказал.

Уже вечер, но на внутреннем плацу вышагивали солдаты. Рулил ими («И-раз, и-два, левой, выше ногу дери, мать вашу подери!») однорукий командир. Правый рукав гимнастёрки был пришит у самого плеча.

— Это твой комбат. Геройский мужик.

Мы подошли.

— Строй, стой! Раз, два! Разойдись! На сегодня всё.

— Здравствуйте, Андрей Николаевич. Вот, привёл вам пополнение. Старшина третьей роты.

Я представился.

— Натанов крестник, — кивнул он. Представился капитаном Бояриновым Андреем Николаевичем. И орден Боевого Красного Знамени на груди представил сам себя. Похоже, правда — герой. Только без руки и шрам на всё лицо собрал правую щёку в горькую усмешку.

— Надеюсь, сработаемся. А работы много предстоит. Пойдём, я покажу тебе твою старшинскую нору.

— Волков бояться в лес не ходить.

— Что?

— Нам, татарам, что плясать, что работать, лишь бы пропотеть.

— А, прибаутки. Это хорошо. Вовремя сказанная — дух хорошо поднимает. Не вовремя — дисциплину разлагает. А знаешь, что такое армия без дисциплины?

— Стадо вооруженных баранов.

— Верно. Вижу, человек ты бывалый. Воевал?

— Не знаю. Контуженный я.

— А, Натан же говорил.

Мы прошли мимо вытянувшегося солдата, наверное, дневального, набравшего воздуха полную грудь — видимо орать что-либо собрался, да так, чтобы оглушить. Но Бояринов остановил его жестом.

— Вижу, не шуми. Это старшина Кузьмин. Ты не пальни в него случаем. Пока он в таком виде.

Мы зашли в огромную комнату, где сплошными рядами стояли железные двухъярусные кровати, пока пустые.

— Здесь будет квартироваться третья рота. Пока недоформированны первые две, но скоро и сюда заселять начнём. А вот и твоя каптёрка. Осваивайся. И переоденься. Форму по размеру найдёшь.

— Благодарю. По размеру я подберу, а вот что к чему носиться не помню. Не попутать бы.

— Разберёмся. Ключи возьми на вахте. Давай, старшина, осваивайся. Да, поживее.

— Слушаюсь.

Я тоже вытянулся, как дневальный до этого. Капитан ушел, громко топая сапогами по крашеному полу. Он припадал на правую ногу. Похоже, не слабо ему досталось.

Узнав у дневального расположение вахты, сходил за ключами, повозившись с замками, отпер, наконец, дверь каптёрки. М-да, нехило. Немаленькое помещение было заставлено стеллажами, просто завалено мешками, свёртками, ещё чем-то, что при слабенькой лампе не разобрать, так густо, что остался лишь маленький пятачок у двери, но тоже занятый столом с настольной лампой и лежаком, на котором кулем валялись тряпки.