— Если танками пойдут — прорвутся.

— Может быть. Но, одно дело танк — в селе, а наши ребята атакуют, как на ладони, он их видит, они его — нет, а другое дело — он на дороге, а мы в кустах. А там — бронебойщики его под хвост и ужалят. А пехота немцев, пока бежать будет на виду у «леших»… Как ты думаешь, Лёш, это будет славная охота?

— Мне нравиться задумка, — кивнул Леший. Остальные поддержали.

— Тогда — выступаем! Плащи и брезент возьмите. Дождь хоть и кончился, но земля сырая, осень. А нам на ней до утра зябнуть. И все гранаты забирайте — близко подойдет — гранатами отобьёмся. Главное помните — «колотушка» — тёрочного действия. Дёргать надо сильно и резко, а то не рванёт. Во, чуть не забыл! Морозов, гражданские в селе есть?

— Не должно быть. С нами отошли. Те, что ещё были.

— Это даже очень хорошо. Обидно будет своих зацепить. И, Морозов, своих красноармейцев предупреди о нас и нашей одежде, а то ещё обиднее будет, когда свои завалят с перепугу и подвиг не дадут совершить.

Собрались, пошли. Кадет обиделся, что его оставляем. Дитё! Неужто думает, что ему войны не хватит? Осадил резко, даже грубо. Нечего вперёд батьки в пекло лезть!

Вещмешки оставили, но не сказать, что шли налегке. Амуниции на каждом висело, как на вьючных мулах. Дождь вроде и кончился, но отовсюду продолжало капать, с каждой ветки, каждого не опавшего листочка. Не успевшая высохнуть одежда снова промокла, потяжелела. Пока шли быстро, было жарко и душно. А заляжем? Воспаление лёгких — обеспеченно.

По широкой дуге лесом обошли полустанок, вышли к ж.д. насыпи. Залегли.

— Ребята, здесь может быть нитки их телефонных проводок. Было бы неплохо их найти, — шёпотом сказал я.

— Резать?

— Рано. Приметить, пока. А потом порежем.

Через насыпь перебирались по одному, быстрыми перекатами в промежутках времени, пока одна осветительная ракета погаснет и немец не выстрелит следующюю. Грунтовку преодолели вообще с ходу.

А кабель нашли. Ногой зацепили. Оставили одного снайпера. Он взял провод в руку и прошёл вдоль кабеля до ближайшей ложбинки, там залёг, завернувшись в брезент, только ствол винтовки с набалдашником глушителя торчал.

Село было перед нами, в трех сотнях шагах. Свет нигде не горел, движения на улицах не было. Даже собаки не лаяли. Что-то где-то скрипело, да сигнальщик стрелял осветительные ракеты, только и всего. Пейзаж напомнил мне игру «Сталкер». Как давно это было! На секунду меня охватила ностальгия, почувствовал запах дома, жужжание компа. Навалилась тоска по родным и любимым жене и сыну. Увижу ли их снова? Тряхнул головой — так не пойдёт! Нельзя раскисать перед боем. Успех боя более чем наполовину закладывается до боя. И зависит от выбранных позиций.

Осторожно, пригнувшись, облазили всё вокруг, как змеи — выбирали позиции. Разместили пулемёты, стаскали к ним все цинки с лентами. Пулемётные расчёты начали осторожно окапываться. Теперь пулемётами мы перекрыли всю юго-восточную окраину села. Снайпера искали позиции метрах в тридцати позади пулемётов, рассыпано. Мы же, с ребятами Шила, двинулись вперёд. Я, Шило и Мельник разместились в седловине меж двух бугорков, поросших толстыми стеблями сорняка. Мельник сразу принялся копать. Мы с Шилом тщательно всматривались в бинокли в село, стараясь хоть что-то рассмотреть. Что так, что в бинокль — ни хрена не видать. Месяц был где-то за низкими тучами, темень, хоть глаз коли, а свет ракет так искажал всё, что ничего не понять.

Шило пихнул меня, указал биноклем. Я посмотрел. Из избы вышел человек, выпустив сноп света. Дверь так и не прикрыл — так подсвечивал себе. По этой световой полосе он и пошёл. Отливать.

— Смотри — броня, — прошептал Семёнов одними губами. В полосе света были едва видны кусок колеса и узкой гусеницы.

— Ага. Танк или бронетранспортёр?

— Силуэт низкий. И этот немец был не танкист. У них форма должна быть чёрной.

— Ночью все кошки чёрные. А у нас ни гранат противотанковых, ни бутылок.

— Слушай, старшина, у меня план есть. Я с ребятами, в две тройки, пока темно, подбираюсь к этой избе и закидываю её в окна гранатами. Даже если это танк — экипаж положим — танк не поедет.

— Не пойдёт. Две тройки — это всё что у нас есть. Оголим участок полностью.

Помолчали.

— И хочется, и колется, и мама не велит, — вздохнул я, — только одну тройку. Подползать к зарослям у сарая и там залечь. Когда начнётся — гранаты кидать в окна, пострелять и сразу отходить. Нет, не пойдёт. Если танк и танкисты в нём ночуют, всё-таки, передовая — ребят он подавит раньше, чем они гранаты кинут.

— Я пошлю Малого поглядеть поближе. Он у меня самый шустрый.

Я кивнул. Шило отполз, потом я, покрываясь рябью каждую секунду, в бинокль следил за Малым, ползущим ужом к избе. Самому легче сделать, чем смотреть и переживать.

— Виктор Иванович, я страхую, — прошептал Мельник, в оптику своей винтовки смотря на Малого.

Толку-то. Один выстрел — все планы псу под хвост.

А Мельник, оказалось, уже окопался. Я тоже достал лопатку.

— Докладывай, по ходу, — шепнул я ему. Стал копать. Это помогло — отвлёкся.