Языкова Нинель Васильевна
Шрифт:
— Вот это да! — Воскликнула я. — Пойди туда, не знаю куда. Найди то, не знаю что.
— Вы даете нереальные планы, — шутя, поддержала меня Люся.
— Я понимаю, Мария. Со стороны это выглядит, по меньшей мере, неправдоподобно. Вымысел — и всё. Но все-таки, ты подумай хорошенько. Тебе голова для чего дана? Не только прически на ней делать. Ты глянь со стороны. Свежим глазом, так сказать. Незамыленным. Может что-то и предложишь.
— Хорошо. Уговорили. Надо подумать.
— Точно, Муся, — поддержала меня Дарья, — ты же художник. А у художников фантазии, что макового зерна. Такого можно насоображать, аж дух захватывает.
— Только придумывай что-нибудь реальное. То, с чем можно справиться. И без голых тел. — Резонно заметила Люся. Кого-кого, а меня-то она прекрасно знает и понимает, куда могут привести фантазии творческой личности.
— Хорошо, девчонки. Давайте на минутку закроем глаза и представим себе что-нибудь необычное. То, что нас здесь окружает. С чем таким мы столкнулись, что нас удивило.
— Давай, — откликнулись мои подруги, и мы все вместе закрыли глаза.
— Ну, что? — Спросила я Дашку через три минуты.
— Часовенка. Даже не знаю, почему. Может, очень старинная.
— Мне фонтан, — сказала Люся. — Заросший лебедой и всякой другой травой. В нем должна быть вода, а не полевые цветы.
— Так. Хорошо. А мне — дом. Ну, и что сие значит? — Подвела я наш итог и посмотрела на священника.
— Сие значит, что я не додумался с миноискателем пройтись по вашей усадьбе. А она ведь тоже такая же старая, как церковь. Дом при немцах разрушили. Но первый этаж, фундамент и подвал остались прежними. Только верх новый. Восстановлен уже после войны.
— Значит так! — Подняла я указательный палец и подвела им пунктирной линией наше сумбурное собрание. — Дело вот в чем! Уже поздно. Нам и нашим детям пора спать. — При мысли о своих крошках у меня потеплело на сердце. — Мы будем усиленно соображать. А завтра, на свежую голову что-нибудь придумаем. Утро вечера мудренее. Я правильно излагаю, батюшка?
— Тебе виднее, дочь моя. Ты теперь за главного. Нам тебя надо слушаться во всем.
— Значит, решено. Эй, Мирче! Что стоишь, как засватанный. Иди, проведи своих красивых дам домой. А то вдруг кто-нибудь нападет и воспользуется нашей слабостью, — пошутила я.
Удивительный парень этот мнимый художник. Всё время, пока мы с батюшкой беседовали, он стоял так тихо, словно мышь. Ведь слышал и понимал, а делал вид, будто его это не касается, стервец. Шифровался. Ну, ладно. Раз ему так надо, пусть шифруется. Жалко, что ли.
Мирче на мой призыв радостно заулыбался. Улыбка у него, надо быть правдивой во всем, изумительная. Располагающая. Я бы сказала, изюминка его внешности. Он улыбнулся, и в церкви стало светлее. Можете мне не верить, но это так. Я ему сразу простила всё. И его вранье. И то, что он делает вид, что не понимает наш язык. И что художник он никакой. И что лазит по ночам, где не следует. Да всё. Вот такая у него улыбка. И вот такая я слабая женщина.
Уже было совсем темно, когда мы пришли домой. Мирче всё время шел за нами с таким видом, будто охранял нас от бандитов. Вроде мы — его сокровище. А нам было смешно. Кому мы нужны? Да, и какие тут могут быть бандиты? Виртуальные, разве что.
Для местных же жителей мы были, по меньшей мере, богини, сошедшие с Олимпа на грешную землю. И должны были совершить своё благое дело — найти их пропажу. Вот наша святая задача и наша земная миссия. Вот что я видела во взгляде, которым нас провожала старая Виорика.
Поздней ночью, когда все уже угомонились, и разбрелись по спальням, я, лежа в кровати, подводила итоги прошедшего дня. У меня такая привычка, выработанная годами. Каждый раз, когда заканчивался день, и я уже была в постели, я перед сном еще раз прокручивала в уме все детали прошедшего дня. А прокрутив несколько раз, и все внимательно продумав, составляла планы, приблизительные конечно, на завтрашний.
Ева свернулась под бочком калачиком и спала так сладко и крепко, что, даже её длинные усы подергивались во сне. Удивительная кошка. Пока мы были в церкви и общались с батюшкой, она всё это время ждала нас на краю усадьбы. А когда мы возвращались, радостно встретила и, с гордо поднятым хвостом вверх, шагая важной поступью, провела до самого дома.
И после ужина, после всех вечерних водных процедур, когда я зашла в свою комнату, она уже лежала на постели, как бы говоря: «Ну, что ты так долго. Я тебя жду, жду. А ты задерживаешься. Давай уже, ложись скорей».
Я не сопротивлялась. Рухнула в кровать, как подкошенный сноп. После таких новостей, таких сумбурных разговоров у меня не было сил пошевелить не то, что ногой. Даже рукой. Набрать текст и послать СМСку Косте. Сообщу ему завтра, решила я. Один день ничего не изменит. Даже не день, а ночь. Всё равно он спит.