— Ну же, Ферро, — прошептала Анна, хлопая меня по щекам. — Давай же, рассказывай, что ты там придумал. Говори. Говори.

— Я знаю, кто убил Раранну, — шепнул я.

— И я знаю, — видимо, все еще считая мое поведение спектаклем, пробормотал Санек. — Муравьев.

— Хватит, доигрался в Пинкертона. Вызываем «Скорую» и под капельницу тебя, паразита, — прошептала Анна, трогая мой лоб. — Надо было еще вчера тебя в больницу. Крепкий, бодрячком держался.

Анна выглядела по-настоящему испуганной. Наконец серьезно встревожившийся Санек тоже подбежал ко мне. Даже Урос выбрался из собаки и подкатился к моему плечу плотным черным шариком, из которого мне в нос тотчас полезли ниточки полиморфа — снимать биометрию. Лишенный узды Экзи нырнул между ног Санька и принялся лизать мне лицо, мешая саломарцу закончить осмотр.

— Консула убил Насяев, — прошептал я, отстраняя слабеющей рукой навязчивого пса и незваного полиморфного доктора. — Могу доказать. И мы его посадим.

Я снова попытался всучить Саньку туфлю, чем, видимо, подтвердил его подозрения в моей невменяемости. Анна набрала номер «Скорой», но осеклась. Я понимал ее — сигнал «Скорой», едущей в закрытый на ночь музей, скорее всего, привлечет внимание. Насяева можно будет не ждать. Схватить его за руку можно, лишь создав иллюзию, что он способен беспрепятственно проникнуть в музей.

В кабинет вошла Муравьева с салфетками в руках и торопливо побросала их в лужу. На столе зазвонил телефон. Санек указал на него глазами, и Муравьева, тотчас позабыв про собачий сюрприз, вытерла дрожащие руки оставшейся салфеткой и взяла трубку двумя пальцами. Слушала она минуту или две, то и дело соглашаясь. А потом поставила трубку на стойку и упала в кресло.

— Он сейчас приедет, — произнесла она слабым голосом. — Сказал, что хочет забрать своего Рунгио Гарра, который остался у нас с последней выставки.

— В описи хранимого в музее нет отметок об этом, — заметила Анна, и Муравьева закашлялась.

— Мы позволили… как другу музея… — она едва не плакала.

— Гарр выставлялся вместе с гобеленами из коллекции Штоффе?

Муравьева кивнула.

— Отлично. — В голосе Анны слышался охотничий азарт. — Встретьте его у входа. Ну же, Ирина Алексеевна, будьте естественнее. Все обойдется.

Моя прекрасная леди перевела глаза на меня. Я попытался сесть, но не сумел. Тогда Санек взял меня за шиворот, как котенка, и посадил в кресло.

— Идите, Анна Моисеевна, — успокоил он. — Я пока присмотрю за Носферату Александровичем. Если ему не станет лучше, я вызову «Скорую».

Мы остались вдвоем.

— Хватит паясничать, Шатов, — рявкнул на меня Санек, едва затворилась дверь. — Риета, приводите его в чувство.

Мой рот и нос наполнили ниточки полиморфа. Я покорно закрыл глаза и позволил сынку саломарского профессора копаться в моих сосудах и нервах. Никотин начинал действовать, и я уже мог двигать руками и даже, с некоторым усилием, поворачивать голову.

— Можно вывести эту дрянь из его организма? — спросил Санек, держа железной хваткой вырывающегося пса.

Урос телепатически заверил, что в считаные минуты поставит меня на ноги. И не солгал.

Как только последний щуп полиморфа отцепился от слизистой моего немаленького носа, Санек насел, как гестаповец. И я продемонстрировал, насколько хорошо умею сотрудничать со следствием.

Я честно поведал о нашем импровизированном спектакле в библиотеке моей матери и о том, как заподозрил, что Насяев подставил коллегу. Как подтвердил свои подозрения, порасспросив Евстафьева в космопорту.

Санек сосредоточенно тер пальцами виски. Урос попытался забраться обратно в пасть собаки, но фокс взвизгнул и забился в угол. Полиморф Уроса выдвинул длинные паучьи ноги, догнал пса и втянулся ему в ухо.

— Муравьев стрелял ниже, — пояснил я Саньку, оторвавшись от зрелища в момент присмиревшего Экзи. — След от первой пули должен быть не в голове, а в теле Раранны.

— Наши анатомы не нашли второго отверстия, — парировал он. — И второй пули при осмотре кабинета Насяева не нашли.

— Пусть осмотрят еще раз, только ищут не выше полуметра над уровнем пола. Если Муравьев сказал правду и размеры кабинета приблизительно такие же, как у нашей библиотеки, пуля вошла в стену где-нибудь на уровне сиденья стула или чуть ниже.

Санек взял со стола какую-то папку, бросил ее мне и жестом разрешил ознакомиться. А сам набрал номер на мобильном и выслал группу на квартиру Насяева.

Я открыл папку. В ней были фотографии тела саломарца: пулевое отверстие в голове, рваная рана от моего перочинного ножа на горле. Результаты вскрытия меня не удивили. Никакого следа от пули в теле.