Теперь уже поздно было искать виновного. Если какие-то улики и были, то их уничтожили двое: хозяйка квартиры и время. Тень подозрения пала на всех мужчин. Сандалов решил поговорить со Штокманом. Штокман реагировал бурно, обозвал Сандалова «отвратительным соглядатаем» и даже ударил в ухо. А потом он сделал и вовсе невероятную вещь — противно ухмыляясь, обвинил в содеянном Дениса. Этого Валентин вынести не мог. Он тоже ударил Штокмана в ухо, хотя ему и стыдно было это делать, так как Штокман намного старше его. Однако старый Штокман отличнейшим образом поколотил юного Сандалова, после чего пошел в милицию и заявил на него и Дениса.

Разбирательство длилось недолго. Дело закрыли из-за отсутствия доказательств, улик и, главное, полной неспособности жертвы опознать насильника (даже предположительно).

Сандалов рассказал Денису о коварстве Штокмана. Между двумя последними произошел короткий разговор, в результате которого у Дениса оказалась разбита бровь, а у Штокмана губа. После этого они помирились и больше никогда не напоминали друг другу об инциденте. Зато Сандалов ничего не забыл и до сих пор очень не любит Штокмана.

Вот что поведал нам Валентин Сандалов. На меня его история впечатления не произвела. Всякое бывает в жизни, а к нашему делу никакое изнасилование не пришьешь.

Зато Линник проявил себя довольно неожиданно: обиделся на Сандалова за Штокмана, надулся и молча пошел в коридор. Я поспешила за ним. Он оделся быстро, так что мне оставалось только скороговоркой поблагодарить хозяина за помощь в расследовании и бежать за Линни-ком, на ходу застегивая куртку.

На улице я спросила его:

— Паша, в чем дело?

Он остановился и, сурово глядя мне в глаза, сказал:

— Штокман — не плохой.

— Ладно, — согласилась я, — он хороший. Только из рассказа Сандалова получается, что это он изнасиловал тогда девицу. Тебе так не кажется?

— Не кажется. — Линник обиделся уже На меня. — Штокман не очень умный, но добрый и честный. Он никогда бы такого не сделал. Тем более восемь лет назад ему уже было за сорок. Возраст солидный, не до мальчишеских шалостей.

Мне нечего было ответить на это, и я промолчала. Мы пошли к «Смоленской», по дороге я обдумывала свои дальнейшие действия. Ничего дельного мне в голову не пришло, кроме того, что мне очень захотелось навестить Дениса. Он ведь тоже свидетель. И, не считая Вероники, последний, кто видел Мишу живым. Так я оправдала свое желание повидать любимого.

Наскоро распрощавшись с Линником, я поехала к Денису.

Уже заходя в его квартиру, я вспомнила о существовании такой особы, как Людмила Невзорова. Конечно, она оказалась здесь.

Я поскрипела зубами, повздыхала, но тем не менее сделала счастливое лицо и так появилась в комнате.

Она еще не успела раздеться. Только юбку сняла. Денис за моей спиной пыхтел от смущения, а Невзорова, простая душа, обрадовалась мне как родной. Тут же натянула юбку и стала тараторить о больном зубе бедного Вади, о свадьбе противного Сладкова; от свадьбы плавно перешла к кладбищу — еще раз красочно описала плиту на Мишиной могиле и перечислила скульпторов, которым можно доверить изготовление памятника; потом посокрушалась о мрачном настроении Саврасова и передала свежую сплетню о молодой актрисе, в панике сбежавшей в бухгалтерию от обуянного похотью Пульса.

Я решила победить соперницу силой своего интеллекта. С легкой улыбкой, чуть небрежно, я упомянула о последнем прочитанном мной французском философском романе, затем попросила Дениса дать мне почитать его рассказы. «Тот, — сказала я, — про графомана и развратника, я уже читала, и про собаку тоже. Есть что-нибудь новое?»

Как все писатели, Денис очень любит, когда интересуются его произведениями. Забыв про Невзорову, он быстро побежал к компьютеру, запустил его и минут через десять распечатал два рассказа. Я взяла еще теплые после принтера страницы, с уважением посмотрела на них, аккуратно сложила вдвое и сунула в сумку. Денис наблюдал за моими действиями с явным удовольствием.

Невзоровой была чужда ревность. Она по-прежнему радовалась моему присутствию. Вела она себя как хозяйка. После того как мы разобрались с рассказами, она предложила мне чаю, сосиску и конфету грильяж, которую она вчера украла из кармана пиджака Пульса специально для меня.

Когда я услыхала про грильяж, мне стало стыдно. Моя подруга доказывала свою любовь ко мне нетрадиционными, но очень впечатляющими способами. Готова ли была я на подобный шаг ради нее? Конечно, нет. Я постаралась компенсировать свой эгоизм доброй улыбкой и комплиментом; Невзорова растаяла от счастья и кинулась ко мне с поцелуями; я увернулась; Денис взял нас обеих под руки и повел на кухню пить чай.

Мы просидели часа полтора, мило поболтали о том о сем, и я ушла. Надо же и совесть иметь. Пусть развлекаются, раз уж так легли их карты. А мое время еще придет. Как-нибудь попозже...

Оперативник Сахаров второй час сидел у Михалева и читал рассказы Дениса Климова.

Вышло это так: Михалев, раздосадованный тем, что одного из их компании могут обвинить в убийстве, принялся в ярких красках описывать каждого, кто был в тот вечер в гостях у Миши Михайловского. В его изложении все семеро мужчин и женщина получались ангелами небесными, а не живыми людьми. Какими только добродетелями они не обладали! И талантом, и умом, и щедростью, и честностью, и порядочностью...