— Лев Иванович, вы часто бывали в доме у Миши?

— Был раза два, — невразумительно, с набитым ртом ответил Пульс.

— И чем же вы занимались?

Пульс надулся. Мыслил он, как обычно, узко, а потому в Тонином вопросе углядел подтекст, которого не было.

— Как то есть чем? На что это вы намекаете? Просто разговаривали, и все.

— О чем?

— Ну, знаете, это уже слишком! — возмутился Пульс. — Какое вы имеете право меня допрашивать? Я артист! Артист с большой буквы! Меня сам...

— Знаю, — невежливо отмахнулась Тоня, но тут же поправилась, улыбнулась со всей любезностью, на какую только была способна. — Но видите ли, Лев Иванович, ситуация складывается таким образом, что Дениса могут в конце концов посадить. Улики против него слабые, однако подозреваемый он один и отвертеться будет трудно. Я бы даже сказала, невозможно. Если... — Тоня сделала многозначительную паузу, во время которой пристально смотрела на красного от досады Пульса, — если мы ему не поможем. А мы можем помочь. Ну где же ваша сознательность, Лев Иванович? Где чувство долга?

— Здесь, — буркнул Пульс, пока не очень понимая, чем он может помочь Денису.

— Вот и хорошо. Ответьте тогда на мои вопросы без обид, и этим вы окажете своему товарищу по актерскому цеху большую услугу. Договорились?

— Договорились. Только не надо разговаривать со мной как с ребенком.

— Не буду. Итак, какие темы вы обычно обсуждали с Мишей?

— Самые разные. Я много повидал на своем веку, у меня огромный опыт... Как старший по возрасту я обязан делиться им с молодыми... — Последнюю фразу Пульс не проговорил, а промямлил — только сейчас до него стал доходить некий идиотизм этих плакатных сентенций. Раньше он об этом никогда не задумывался. Но ведь по сути все правильно, откуда же такой неуют, такая неловкость? Может, все дело в Тоне Антоновой? Вон она как смотрит — пристально, в упор, словно следователь. Сам Пульс в жизни не встречался со следователем, но взгляд его представлял себе именно таким.

Он снова почувствовал неприязнь к девчонке. И как вообще она втерлась в компанию взрослых и умных людей? Как Мадам, женщина в высшей степени интеллигентная и интеллектуальная, допускает к себе эту юную авантюристку? Ну и что с того, что отец ее — известный театральный художник? Он, Пульс, лично знает чад некоторых звезд кино и эстрады, до которых никому нет дела. Ну сюсюкнут с ними раз-другой, и все. А Тоня — она же общается со всеми на равных... По какому праву?

В расстройстве он взял с тарелки последний эклер и съел.

— Что вы замолчали, Лев Иванович? — спросила она с легкой улыбкой.

Пульс ощутил прилив раздражения. В ее тоне, в ее взгляде и улыбке ему почудился налет снисходительности. Тоню не извиняло даже то, что она не прикоснулась к пирожным. Все равно по справедливости они принадлежали ему, Пульсу, как более старшему и более умному.

Он поднял глаза и опять наткнулся на этот нахальный взгляд. Он уже хотел сказать ей несколько едких весомых слов, встать и уйти, но вспомнил тут про Дениса. Девчонка наверняка растреплет по всей киностудии о том, что он черствый и эгоистичный человек. Нет, это невозможно... Пульс взял себя в руки и ответил:

— Так, задумался немного. Не понимаю, зачем вам знать о наших беседах с Мишей, но если вы так ставите вопрос... Я рассказывал ему о своем трудном детстве, о работе на стройке, о службе в армии. Его очень заинтересовал один случай: когда мне было лет пятнадцать, мы с сестрой — она старше меня на четыре года — поехали в Ставрополь на все лето. И вот в поезде к нам подсел старичок. Весьма, весьма любопытный субъект. Крошечный, метр двадцать, не больше, с огромным носом и разными глазами...

— У вас кофе остыл, — перебила Тоня. Ей совсем не хотелось провести весь перерыв в компании с занудным Пульсом.

— Да— Да, спасибо... Так вот, старичок...

— Лев Иванович, эту историю вы мне расскажете после. С удовольствием послушаю на досуге. А сейчас некогда. Через пять минут съемка.

— Хорошо, — недовольно сказал Пульс и не удержался от поучительного замечания: — А вот Миша слушал меня очень внимательно — так, как и полагается молодому человеку.

Тоня, естественно, не приняла замечание на свой счет.

— А сам Миша что вам рассказывал?

— Сам Миша...

Пульс задумался. Очень серьезно задумался. Он мучительно пытался вспомнить, что же рассказывал ему Миша. По мере прояснения памяти взгляд артиста приобретал растерянное выражение.

— Миша, — наконец сказал он, — ничего мне не рассказывал. Он только слушал.

— Понятно, — усмехнулась Тоня.

Ей стало скучно. Зря она потратила время на Пульса. Знала же и раньше, что он предпочитает говорить, а не слушать. Так что никакой информации от него не получишь. Разве только сплетни и слухи, но этого добра на студии и так навалом.