Я вновь покосился в сторону воина, но ничего, кроме спины, облаченной в наполированный до блеска панцирь, не увидел. Парни занимались все тем же – пытались разглядеть непонятно кого в этих непролазных дебрях.

Я снова не спеша повернулся к истуканам. Или мне тогда показалось, или лики богов действительно немного изменились. В вырезанных из дерева лицах появилось выражение какой-то строгости, суровость, будто они пытались предостеречь меня от ложного выбора.

Взгляд наткнулся на меч. Белое пламя равномерно трепетало, охватив клинок до самой гарды.

Опомнился я только спустя несколько минут, когда понял, что совершенно ни о чем не думал, кроме белого огня. Странно, но на душе стало как-то спокойно, и теперь я четко знал, какой нужно сделать выбор.

Нет, на острова я больше не хочу! Отец и брат, хоть и приемные, уже мертвы, не говоря уже о родных. А кому я там тогда нужен?

Еще страннее – зачем я понадобился лорду Хелингу? Но пытаться что-то выпытать у него сейчас – пустое дело! Значит, попробуем разузнать что-то немного позже…

– Я согласен! – шепотом проговорил я, поочередно переводя взгляд с одного идола на другого.

– Что? – Паладин медленно повернулся, сделал такое лицо, будто не услышал меня. Я вздохнул и повторил громче:

– Я согласен отречься от Старых богов!

– Что ж, тогда бери мой меч. – Стоило паладину вспомнить о своем оружие, как волшебный огонь заплясал с новой силой, а когда вновь стих, его жадные языки охватили и рукоять.

– Но он же… в огне… – опешил я.

– Не сомневайся! Бери меч! – прокричал паладин, и я не посмел ослушаться.

Обеими руками схватив рукоять, вырвал из жертвенника. Волшебное пламя сперва обожгло, да так, что захотелось завыть от боли, но оружия из рук я не бросил. А спустя несколько секунд, к моей радости, огненные языки в один миг стали холодными, и кожу на руках будто сковали ледяные клешни – стало хорошо, и боль от ожогов тут же исчезла.

– Что ты чувствуешь? – спросил меня воин.

– Холод.

– Это хорошо. Это правильно! А теперь – руби истуканов. Руби со всей мочи, не жалея сил. А перед каждым ударом не забывай произносить: «Отрекаюсь!» – сделал последние наставления лорд Хелинг и отошел на несколько шагов.

– Отрекаюсь!!!

Глаза будто затмила невидимая пелена злости.

Щепки древних идолов полетели во все стороны… Белое пламя превратилось в тонкую полоску. Сталь со свистом рассекала воздух и с хрустом – деревянных истуканов. Словно зачарованное, «отрекаюсь!» било в ушах набатом, заглушая остальные звуки.

Я опомнился, стоя на коленях. Дышалось тяжело – легкие просто горели. Все мышцы гудели от перенапряжения, а из-за беспощадного холода, исходившего от волшебного пламени, я не чувствовал рук по самые плечи.

– Молодец! – услышал я за спиной торжественный голос лорда Хелинга, хоть и говорил он тихо.

Истуканов я изрубил в капусту, и теперь только короткие огрызки, торчащие из земли, напоминали о Старых богах.

– Лорд Хелинг! Туман! – раздался голос Грехема.

Мы с паладином огляделись по сторонам и только теперь заметили, что заслон из белой мглы качнулся, потихоньку принялся занимать свою законную территорию, из которой его так нагло выставили.

– Грехем прав, – спокойно согласился паладин и добавил уже более резко: – Нужно поспешить, а то можем и не успеть!

– «Не успеть» куда? – Я не совсем понял слова рыцаря.

– Отсюда!

Паладин рывком поставил меня на ноги, отобрал меч, огонь, на клинке которого погас в тот миг, когда была разрублена последняя деревяшка, и поволок меня к остальным воинам. Те больше ничего нигде не высматривали и лишь сдерживали начавших заметно нервничать животных.

Хотелось есть. Очень! Живот за эту неделю впал настолько, что казалось, будто желудок прилип к хребту. Настроение просто препаршивое. Было желание на кого-то накричать или ударить. Но нет! Нельзя! Ибо перед крещением нужно девять дней поститься, оградить разум от злых помыслов и обязательно прочитать хоть немного из «Заветов Господних», дабы понять хоть чуть-чуть смысл основ веры и учения церкви.

До окончания моего поста оставалось всего два дня, а сны, в которых я сидел за столом, ломящимся от самых разнообразных яств, приходили теперь каждую ночь, делая мое испытание еще невыносимее. Ел я только хлеб да запивал его водой, и если с этим испытанием я еще кое-как справлялся – выбора иного попросту не было, – то ограждать разум от злых помыслов иногда совсем не получалось, ну хоть убейте.

Каждый раз, как престарелый слуга Фернанд, с отполированной до блеска плешью на голове, приносил один раз в день мой скромный обед, первым желанием было вырвать поднос из рук старика и вышвырнуть все в окно, а потом и самого слугу отправить туда же. Эти жалкие корочки я съедал в два присеста и сразу же залпом выпивал стакан холодной воды. После этого сразу становилось легче, мысли прояснялись, и ненадолго удавалось заглушить злобу ко всему миру.