— Вот уж у тебя хорош друг, нечего сказать.

— А что? — насторожился Петька. — Чем плох?

— Всем! — загадочно бросила Наташка и неожиданно сама обняла его за шею, запрокинула голову с такой силой впилась ему зубами в щеку, что он чуть не вскрикнул. Потом села рядом, положила его голову к себе на колени и мягко начала гладить волосы, тихо что-то приговаривая. Слов Петька не мог разобрать, только ощущал боль в щеке, приятную теплоту колен и запах сиреневого мыла.

Протянул к ее лицу руку, провел по щеке. Ниже нагнулась Наташка. Хорошо Петьке. Вся обида на Ефимку, Наташку — все забыто. И единственная мысль — как бы сейчас не пришел и не увидел их Ефимка.

— Наташка! — раздался окрик.

— Что тебе? — прозвенело у Петьки над ухом.

— Поди-ка, что скажу.

Она быстро спрыгнула с бревен и побежала к колодцу, где стоял Карпунька Лобачев.

— Ты с кем там? — услышал Петька.

— А тебе что? — резко ответила Наташка.

— Ты у меня поговори!

— Пошел, губошлеп, к дьяволу!

— Ах, та-ак?.. — прохрипел Карпунька, схватывая ее за руку.

Петька видел, как две фигуры качались то в одну сторону, то в другую.

— Не ломай руку!

— Айда со мной!

Петька увидел, как они скрылись за мазанками и пошли в конец улицы.

«Нет, не уступлю! — решил Петька. — Пусть будет, что будет!»

Он нашел кол и побежал догонять их. Но, одумавшись, бросил кол.

— Черт с ними. Драться с кулаком?.. Не-ет!

Петька направился к своей соломенной спальне. Услышав храп Ефимки, отвернулся и пошел в сени. Там из-под головы матери вынул поддевку, а с Аксютки и Гришки снял халат, оставив на них только дерюгу. С этой одеждой отправился в сад. Под большой яблоней разостлал халат, накрылся поддевкой и лег спать. Напрасно.

На ветке закричали галки, а за гумнами вскинулось рассветное полымя. Петьке стало зябко. Он встал и направился на гумно.

Ефимка увидел в сенях Прасковью, поившую теленка, и спросил:

— Петька где?

— Вот тебе раз! — удивилась Прасковья. — С тобой небось спал.

— Да нет его, — развел Ефимка руками.

— Как нет? Погляди-ка хорошенько…

— Пойду поищу.

Прасковья посмеялась вслед:

— А товарищи тоже! Друг дружку растеряли.

Проходя садом и взглянув под большую яблоню, где Петька оставил одежду, Ефимка обрадовался:

— Ишь где приспособился!

Крадучись, подошел к одежде и со всего размаха упал, желая напугать Петьку. Но напугал самого себя. Ткнулся носом в землю. Под поддевкой и халатом пусто. Ефимка, сердито тряхнув поддевку, забросил ее на изгородь и направился на гумно.

Вдоль гумен ехал Никанор, секретарь партийной ячейки. На телеге сидела жена и две девчонки.

— Далеко? — спросил его Ефимка.

— Овес полоть.

Ефимка подошел к телеге.

— Курить есть?

— Есть, — остановил Никанор лошадь.

Закурив, спросил:

— Ты чего тут на чужих гумнах делаешь?

— На ветрянку хочу сходить. Рожь у нас там с Петькой. Только вот самого его никак не найду.

— Не гривенник, найдется. А я вот о чем хотел поговорить с вами. Алексей-то партийный. Надо его привлечь к делу, пока он тут. Только не придумаю, как…

— Это мы придумаем. Самого спросим.

— Отказывается. Говорит, отдыхать приехал, а не работать.

Одна из девчонок Никанора, зорко вглядевшись в гумно, вдруг испуганно крикнула:

— Гляньте, кто-то в шалаше ворочается!

— Где? Где?

— А во-он.

Из шалаша с тревожным кудахтаньем, отряхая с себя пыль и мякину, выскочили три курицы. За ними, высоко задрав голову и взметывая золотистой дугой хвоста, шумливо несся петух.

— Непременно лиса! — бросил догадку Никанор.

— Может, волк? — предположил Ефимка.

— И не лиса и не волк, а собака. Только вот не знаю, чья, — решила жена Никанора. — Поймать ее да хвост ей и отрубить.