— Ты чего? — спрашивает Лена. — Сдох?

— Немного. Не спеши, без нас не начнут. Скажи лучше, только честно, брошенная женщина способна на убийство из мести?

Лена останавливается.

— Это ты к чему сейчас спросил?

Я тоже останавливаюсь.

— Так просто, в голову пришло… у меня такое бывает.

— Честно тебе скажу, женщины способны абсолютно на всё, даже на то, до чего мужчины и додуматься-то не могут.

Последнюю фразу Лена говорит с такой спокойной уверенностью, что хочется верить каждому её слову. И я верю.

Наконец, мы у Беляева на лекции. Начали, разумеется, без нас, но мы не в обиде. Сидим на последней парте, где нас никто не видит. Через ряд — должно быть, самый великовозрастный слушатель, которого я приметил ещё в прошлый раз — лысый мужик за пятьдесят.

— Есть один безотказный способ элегантно и без потерь свернуть роман, — вещает Беляев, — им пользуются в основном девушки, но для вас он тоже вполне приемлем. Всё очень просто — необходимо дождаться очередной ссоры, заявить, что вы друг другу не подходите, и всё такое, а после исчезнуть из виду минимум на месяц. Прошу обратить внимание, что ссоры надо именно дождаться, а не спровоцировать её самому, тогда по формальному признаку виновником разрыва будете не вы, а она…

Как вы уже, наверное, поняли, сегодняшняя лекция посвящена тому, как надо закруглять затянувшийся роман. Я слушаю в пол уха, в смысле, в полголовы. Остальную половину заполняет своими комментариями Лена.

— Честно говоря, я всегда так и поступала, когда хотела от кого-то избавиться, — говорит она, — сто раз так делала, и всегда срабатывало.

— А я вот, ни разу никого не бросал, — признаюсь я, — но со мной так поступали не раз и не два.

На Ленином лице появляется гримаса, выражающая крайнюю степень удивления, которое можно перевести примерно как: «Да ну?» или «Врёшь, собака!»

— Ага, скажи ещё, что за всю жизнь ты переспал только с одной женщиной, — провоцирует она меня, а я, дурак, ведусь.

— Это не так, — спешу оправдаться я, — я переспал с… — но слова почему-то застревают у меня в горле. Я замолкаю.

— Ну, давай, колись. — Лена нетерпеливо треплет меня за рукав. — Сказал «б», говори и «лядь».

— Шестнадцать, — после короткого подсчёта в уме, на выдохе говорю я.

— Так, значит, шестнадцать, — Лена удовлетворённо потирает ладошки, — делим боевой счёт на число пи, отнимаем одну, получается примерно четыре. Маловато, конечно, Алексей Германович, но не смертельно.

— Вообще-то, их было пять, — чувствуя невероятный стыд, говорю я, — считая тебя.

— Йес! — Лена хлопает в ладоши, да так, что в её сторону оборачиваются недовольные слушатели. — Если ты не против, — шепчет она, — я не буду говорить, со сколькими молодыми и не очень людьми я имела близкие отношения. Идёт?

— Идёт, — бурчу я.

— Не сердись, дядя Фёдор…

— Не сержусь я, просто…

Лена мягко целует меня в щёку.

— Какой же ты ещё ребёнок, Алексей Германович…

В это время Беляев плавно переходит к случаю, когда роман закруглился без вашего на то согласия, то есть, когда его закруглила противоположная сторона.

— Если же бросили вас, то знайте — её уже не вернуть! Запомните это, как «Отче наш». Никакие ваши попытки восстановить отношения не принесут ничего кроме нервотрёпки. Поверьте, гальванизировать этот труп не получится! Это основное. — Рыжов шумно прочищает горло. — Теперь о том, как перенести разрыв с наименьшими потерями. Главное в этом деле двигаться, во всех смыслах этого слова. Перебирать ногами — идти, шагать, бежать, дви-га-ть-ся! И ещё мозгами шевелить, также как ногами. Постоянно о чём-то надо думать, воображать, фантазировать, песни про себя бубнить, но только не о ней!

— При всём идиотизме происходящего, — шепчет Лена мне на ухо, — приходится признать, что Беляевские выкладки по сути своей верны. Не настолько, конечно, чтобы моё мировоззрение начало совершать головокружительные кульбиты и сальто, как это иной раз бывало, но что-то всё-таки в его построениях такое есть.

— Но что бы вы ни делали, — продолжает Беляев, — вас обязательно посетит одно, нет, целых два искушения. Первое — это сон. Вам будет хотеться спать, ведь во сне нет мыслей, нет ничего, чтобы напомнило вам о ней… и вам непременно захочется спать, заснуть надолго, и спать, спать, спать… но ведь всё равно придётся проснуться, а там она, будьте покойны! Первая же мысль будет о ней, так что сорок раз подумайте, прежде чем лечь на боковую. Второе, пострашнее будет, — Беляев делает паузу, — это — алкоголь (сдержанный смех в аудитории). В такие времена хочется употребить прямо с утра (смех всё громче), но нельзя!

— Ерунда получается, товарищ лектор! — подаёт голос наш сосед через ряд. — Пить нельзя, спать тоже нельзя, куда ж тогда крестьянину податься? — И лукаво подмигивает нам, мол, как я его поддел!

Аудитория начинает шуметь (на преподавательской фене «бродить»). Беляев высоко поднимает руку, и гул немного стихает.

— Я же сказал, надо идти! Без сна и отдыха, без допинга и еды…

Я приблизительно начинаю понимать тот механизм, действие которого так бездарно с точки зрения слушателей пытается объяснить этот крупный человек в лиловой блузе. Думаю (почти уверен), что именно он, механизм, погнал меня, куда глаза глядят, примерно год назад, после того, как жена мне пьяному среди ночи объявила об окончании наших с ней отношений.