Шрифт:
— А тортики какие еще? — поинтересовался кто-то из гостей.
— Еще одна «Чародейка» и два «Подарочных» торта, — успокоила собравшихся Антонина.
Гости удовлетворенно загудели.
— «Подарочный» — мой любимый торт еще со студенческих времен, — плотоядно сказала счастливая Тонька. — Для тех, кто не знает: это два толстых и нежных бисквита, между которыми невозможно вкусная маслянистая прослойка крема, и много-много жареного арахиса сверху. И обалденный запах ванили…
Антонина мечтательно прикрыла глаза.
— Всё равно жалко, нам, ведь, еще два дня гудеть, — сказала Светлана, поводя раскосыми, как у Марины Влади в фильме «Колдунья», глазами в сторону спортивного увальня.
И было, в общем, ясно, что ударение делается вовсе не на торте. А на двух предстоящих выходных, которые намекалось провести весьма интересно, если бы того пожелал этот, не в меру трезвый комсомольский вожак главного информационного агентства страны.
Светка была типичным представителем провинции, оказавшимся в столице то ли в качестве разведенной офицерской жены, то ли провалившейся уже не в первый раз во ВГИК абитуриентки, то ли бывшей лимитчицы ткацко-прядильной фабрики, не желающей покидать Москву. Тайно нарушая строгий паспортный режим советской державы, молодая женщина постоянно пребывала в поисках мужского плеча, облокотясь на которое, можно было бы решить все свои проблемы.
— Тонь, — сказал Аристарх, — со временем с доплатой твою комнату можно будет обменять и на отдельную однокомнатную квартиру, ты об этом думала?
— Конечно, думала, Аристон, — живо отозвалась хозяйка. — Я стариков своих хочу из Сибири забрать в Москву. Ну, разумеется, не сразу, через какое-то время. Главное, что у меня теперь есть своя крыша над головой, — Тонька счастливо прикрыла глаза, — московская крыша. И комната эта — конечно же, только трамплин. Друзья мои, как я счастлива…
— А уж как я счастлива, что моя подруга жилье, наконец, получила, — как бы невзначай потягиваясь на диване и сексуально маня своими формами, сказала Светлана. — Я, ведь, не москвичка, намыкалась по разным съемным квартирам…
И она опять стрельнула хитроватым прищуром раскосых глаз в сторону спортивного журналиста.
— Повезло тебе, Светка, — сказал Виктор, — теперь тоже в центре жить будешь. Ох, и разгуляешься у площади Разгуляя…
Все засмеялись, и Виктор, которого уже начинало развозить, опять предложил тост за новоиспеченную москвичку.
Ларисе становилось скучно. Водку она не пила (в отличие от коньяка). Вина, за исключением пары бутылок портвейна, не было. Но портвейн был жутким, совершенно неудобоваримым. Быть трезвой в хмельной компании — это неинтересно. Трезвым в силу своей спортивности оставался и Аристарх, пригубивший «для приличия» не более двух маленьких стопочек.
Включили музыку. Предполагались танцы-«обниманцы».
Ларисе, находившейся под перекрестными взглядами Аристарха и Виктора, этих танцев совсем не хотелось. Конечно, из «двух зол» она предпочла бы наименьшее — трезвого коллегу, а не хорошо поддатых Антонининых друзей.
А была еще и Марина Влади местного разлива, положившая глаз на тассовского журналиста. И еще — куча выпивки…
«Пора рвать когти, — подумала Лариса, — пока не начались какие-нибудь пьяные обиды и разбирательства, неизбежные в таком контексте, а то и дележ на пары кандидатов и кандидаток»…
Аристарх порывался проводить журналистку хотя бы до ближайшей станции метро, но она отказалась. На радость всей компании, а, особенно, Светлане, которая безошибочным своим кошачьим нутром почуяла в ней соперницу. Но радость ее была недолгой.
Скоро откланялся и сам «великолепный атлет», несмотря на комплимент, которым Светка одарила его сразу после ухода Ларисы. Откланялся, сославшись на весьма прозаическую последнюю электричку, следующую до подмосковных Мытищ, на которую ему надо было успеть…
Кабы знала я, кабы ведала…
Лариса была благодарна Антонине за то, что та посоветовала ей сходить в «Экспоцентр» на выставку итальянской мебели. Она столько узнала о заинтересовавшем ее «объекте»!
Во-первых, получасовой документальный фильм, главным рассказчиком в котором выступал сам Атонио. Фильм, правда, был на итальянском. Но референт или секретарь, обслуживающая экспозицию, когда набиралось достаточное число посетителей, на плохом русском языке вкратце комментировала наиболее интересные моменты.
Журналистка, надев темные очки, была само внимание. И сразу поняла очень многое. Возможно, даже гораздо больше, чем бы того хотелось несимпатичной крашеной блондинке лет тридцати трех с плоской грудью, длинным лицом, крупным носом и не очень хорошей кожей лица. В конце своего рассказа Симона (так женщина представилась посетителям) добавила, как бы, между прочим, что является дальней родственницей Антонио. И Ларисе сразу стало понятно: как же хочется этой секретарше стать близкой, самой близкой его родственницей…