— Гениально! А это уже решено разве?

— Решено безоговорочно и бесповоротно. Приближается холодная зима. Революционеры, городские

жиды будут дохнуть, как мухи, от холода, голода и эпидемии.

— Отлично, отлично.

— Между прочим, хотя и не столь важно, но должен вам сообщить, что я уполномочен нашим торгово-

промышленным и земледельческим комитетами провести в жизнь все мероприятия, связанные с настоящей

генеральной линией в нашей губернии. Надеюсь и рассчитываю на вашу помощь, господа.

— О, бессомненно…

— Но, если… — хотел продолжить мысль Панский, но оборвал речь на полуслово. Прекратилась игра на

рояле. За окнами послышался гром ударов и крики.

— Что это?

— Кто это смеет так?

Вбежала женщина.

— Глеб… Там толпа — ужас… Толпа народа, они с топорами и ружьями. Господи! Ох, не могу.

— Я так и знал. Это, господа, крестьяне. Давайте вооружаться. У меня в кабинете есть револьверы. Будем

отстреливаться. Я, как старый гренадер…

— Простите, Глеб Евсеевич, но что мы сделаем с толпой?

— Толпа труслива. Верьте моему слову.

— Бросьте. Ведь все имущество застраховано. Берите ценности, бумаги.

— Бежим… Они ломают дверь.

— Но куда?

— Глеб Евсеевич… Собирайтесь. Иначе мы бежим без вас.

— Ничего не поделаешь.

*

У выхода в парк беглецы на мгновение остановились, чтобы отдышаться.

— Куда же бежим?

— Ко мне, — предложил кто-то. — Сядемте на лошадей и в город за помощью.

— Бежим, слышите топот?

— Но я же не могу… Я же женщина.

— Бежимте, иначе смерть. Только бы добраться в город. А вы, негодяи, — бросал слова Панский, — вы

заплатите мне за все своими жизнями и всем имуществом. Каждая царапина паркета обойдется вам дороже…

дороже, чем стоите все вы с вашими выродками и рухлядью.

— Глеб Евсеевич, ради бога, тише. Могут услышать. Вот сюда, направо.

— Пройдемте леском.

— Ах, не могу. Нет, нет, не могу, — стонал женский голос. — Глеб, ведь у меня каблук отскочил.

— Брось свои туфли, ради бога. Иди босая и молчи. Ох, уж эти бабы…

— Фи… мужик.

*

Когда толпа крестьян, вооруженных как попало — ножами, топорами, ружьями, дубинами, — со всех

сторон обступила дом и ограничивалась пока грозным рокотом и выкриками, Хомутов разбил всех солдат на три

группы.

— Ты, Черных, с ребятами ступай на конский завод. Давай лошадей безлошадным или у которых

плохонькие… Понял?

— Лады.

— А ты, Печкин с Ильяшенкой, — к ферме. Тоже смотри — корову, бычков давай с толком. Кому корову

или бычка. А я тут с ребятами. Следите, чтобы по-честному.

А тем временем передние ряды крестьянской массы, запрудившие весь двор, уже ломали двери и били

стекла в окнах.

Наконец выломанная дверь с треском упала внутрь. Павел Хомутов с тремя крестьянами тут же забегал

по комнатам в поисках помещика и его семьи. Но, кроме повара и служанки, страшно напуганных вторжением

вооруженных людей, в целом доме никого не было.

— Говорите, где бары! — приставал к ним Павел.

— Не знаю, родимые! Может, гулять ушли. Ой, что же это такое, господи!

Хомутов с тремя крестьянами побежал обыскивать парк.

Но среди деревьев стояла сырая, непроницаемая мгла.

— Эх, убежали, — с надсадкой вырвалось у Павла. — Где их в потемках сыскать.

— Да чего искать, пойдем обратно.

В помещичьем доме было полно крестьян. Что только попадалось под руки, тащилось ими во двор: и

ковры, и занавеси, и мебель, диваны, стулья, столы, гардины, шкафы, картины, посуда. Ничем не брезгали

крестьяне.

Вот двое бородачей, ухватившись за рояль и чувствуя, что им не унести его, в сердцах опрокинули

инструмент на пол. Жалобно зазвенел всеми струнами черный ящик.

— Ишь, тоскует по помещику, — со смехом крикнул один из них и ударил по крышке рояля топором.

На улицу тащили кровати, сундуки, книги, вешалки, костюмы, зеркала. Крестьяне вбегали запыхавшись,

брали первую попавшую вещь, выволакивали ее во двор, и передавали ее членам своих семей.

В подвалах нашли большие запасы вин в бутылках и бочках.