Хриньяк опять снял очки и подвинул к себе блокнот. Водя кончиком карандаша по словам, он стал перечислять преступления Элвиса:

— Он уже семнадцать лет нарушает закон. Началось это, когда ему было четырнадцать лет и он бросил школу. Ходил с ножами, совершал мелкие кражи, не работал, хранил у себя наборы инструментов для взлома квартир, угонял автомашины.

Как я уже говорил, он ничтожество и ублюдок, но не похож на человека, способного убивать копов.

У Каллена было такое впечатление, что Хриньяк растерян. То, что он говорил, походило на ответы, которые давали на вопросы викторины, проводимой ассоциацией «Риск», типа: «Кто такая Мерл Хэггард?»

— Средства массовой информации… — сказал Хриньяк, — когда это пресса стала так называться? Они что, проголосовали за такое название или кто-то принял решение? Представители средств массовой информации просто танцуют на могилах этих несчастных полицейских. Они выстраиваются в очередь возле департамента полиции, несмотря на то, что идет снег, и глазеют, как идиоты. Вы сами видели, как во время пресс-конференции они чуть не задавили Сюзи Прайс. Она была так помята, что я вынужден был отправить ее в спортивный зал, чтобы она малость пришла в себя. Саманта Кокс… О, черт!

На этот раз все посмотрели на Каллена — Рут и Конильяро, Хриньяк и Брауерман; шеф детективов, Паоло Абруцци, одетый в рубашку-поло из овечьей шерсти, слаксы из акульей кожи, итальянские туфли фирмы «Гуччи» (шутили, что если Абруцци и Рут и уступают Джону Готти в интеллектуальном отношении, они могут по крайней мере одеваться лучше, чем он); капитан Ричи Маслоски из отдела внутренних дел, одетый в спортивный костюм — перенеся инфаркт, он бросил курить и занялся бегом трусцой; Элиу И. Новак из отдела расследования убийств, одетый в рубашку типа стирай-носи, штаны и старый пиджак; детективы Майк Рандор, Донни Драго и Тим Мак-Иверс — все в бейсбольных кепках, спортивных куртках, джинсах и черных кроссовках: только слепой сразу не поймет, что это копы. Так вот почему его позвали сюда сегодня — они думают, что он общается с Самантой Кокс.

Ничего себе придумали союз. Саманта была звездой 14-го канала и одиннадцатичасовых новостей, при которых Энн, по ее словам, была «сорокаваттной лампочкой». Так ведь Энн, а не он. Сам он только однажды погрелся в ее лучах. Саманта один раз прикоснулась к нему, взяла его руку в свою прохладную и твердую ладонь. Бесстрастным и ломким голосом она велела называть себя Сэм. Она решила, что им немедленно нужно позавтракать вместе. Саманта ясно дала понять, что в то утро ей почему-то стало необходимо встретиться с ним, и в то же время ее холодные колючие глаза смотрели мимо него, сквозь него и на кого-то, кто интересовал ее в тот миг больше, чем он, кого она уже встретила, зацепила, взвесила, оседлала, классифицировала и к кому потеряла всякий интерес. Она взяла его под руку и повела через комнату — у него в памяти возник эпизод из беспутной юности: наездница в цирке, щелкающая кнутом — и у дверей протянула ему свою прохладную твердую руку и велела впредь называть себя Сэм.

В тот вечер, присутствуя на телебалу в честь Иванова дня, попасть куда мечтало так много людей, Каллен пытался поймать взгляд Саманты — ах нет, пардон, Сэм Кокс — но, увы, она так и не посмотрела на него. Единственном свидетельством того, что она еще немного помнит его, было то, что перед Днем Благодарения она спросила Энн, проводит ли она выходные с ним… «с Джимом».

Хриньяк продолжал:

— Саманта Кокс была с телевизионщиками в то утро в аэропорту имени Кеннеди. Они делали передачу об авиадиспетчерах. Болтали о злоупотреблении наркотиками. Когда они услышали об убийстве, то слетелись в отдел по борьбе с хищениями грузов, как стервятники. Конильяро был в Нануэте, так что в их распоряжении оказались только младшие чины, которые так и не поняли, что за ураган на них обрушился. Кокс обошлась с ними очень круто.

Хриньяк поднял голову и посмотрел на Брауермана, который встал со стула и подошел к столику на колесиках, где стояли телевизор и видеомагнитофон.

— Об этом был репортаж в шесть часов. Продолжение будет в одиннадцать.

Брауерман включил телевизор и видео. Щелчок, жужжание, затем на экране появилась Саманта Кокс в красной одежде — красный цвет был фирменным на 14-м канале. На этот раз она была одета в костюм, состоящий из узкой юбки до колен и жакета с подбитыми ватой плечами. Выглядела она весьма агрессивно. Ее губы, накрашенные ультракрасной помадой, казались ультрасочными. Ее волосы были ультрасветлыми, прическа — ультрасовременной. Ее зубы были ультрасовершенными. Ее кожа была ультрабелой, фигура — ультрагибкой, походка — ультранезависимой. Если бы Саманта Кокс появилась на работе в купальнике или даже в мешковине, то эффект был бы как от взрыва нейтронной бомбы. (Но даже в одежде Саманта производила на телезрителей поразительное впечатление: второй, четвертый, пятый, седьмой, девятый и одиннадцатый каналы упорно продолжали передавать местные новости и после того, как Саманта приехала из Лос-Анжелеса около двух лет назад, однако судя по опросам, проводимым на улице, только близкие друзья и родственники ведущих остальных каналов смотрели их передачи, большинство телезрителей предпочитало «Ньюс фокус», который показывали на 14-м канале. И нет никаких гарантий того, что эти друзья и родственники ведущих остальных каналов не смотрели передачи с участием Саманты в видеозаписи. «Видео-Саманта» — так назвал ее журнал «Нью-Йорк» в статье, посвященной ее работе).

Мастерски подбирая нужный звук и видеоряд, Саманта на этот раз привлекала внимание зрителей, показывая запущенный участок аэропорта, где находился отдел по борьбе с хищениями. Занесенный снегом, он более походил на Южный полюс, чем на южный Квинс. Движущаяся камера, находящаяся на плече оператора, постоянно дергалась и как бы представляла собой мечущийся взгляд социально опасного преступника-психопата, судорожно искавшего проход, через который он мог бы скрыться, оружие, деньги. По коридору, через две двери в комнату с плотной металлической дверью, которая захлопнулась как бы за преступником. Там, где раньше был шум — громкие голоса, звонки телефонов, грохот закрывающихся ящиков металлических письменных столов, треск пишущих машинок, звук работающих двигателей реактивных самолетов, доносящийся с взлетно-посадочной полосы, — теперь (отличный ход) царила мертвая тишина, нарушаемая лишь (великолепный прием, достойный премии) громким дыханием нервничающего «преступника».

Из мебели в комнате были только два металлических стула и старый металлический стол. Через минуту ужасающая тишина была нарушена грохотом спешно выдвигаемых и задвигаемых ящиков стола. Все они оказались пустыми. Вот черт!

Затем открылась дверь и «заключенного» повели по «шумному» коридору в другую комнату, в кабинет, где меры предосторожности не были такими суровыми, как в первой комнате. В кабинете стояли два новых, покрытых металлом стола, на которых лежали фотографии, карикатуры, забавные поздравительные открытки, короткие послания, телефонные сообщения, купоны, вырезки из газет, вымпела, значки, расписание поездов.