— Я не думаю, что его отравил братец Генрих, — ответила Аспасия. — Германская ненависть для этого слишком прямолинейна и неуправляема. Нет, это Рим убил моего господина Оттона.

Исмаил, нахмурясь, смотрел на скворцов:

— Если бы я был там, может быть, этого не случилось.

Она удержала готовые сорваться с языка слова.

— Ты врач моей госпожи, — сказала она.

— Да. — Его лицо не смягчилось. — Бог знает лучше. Нашей госпоже придется сейчас быть сильнее, чем когда-либо.

Аспасия кивнула. В горле опять стоял комок. Голос звучал сдавленно:

— Германцы были недовольны, что он тратит все свои силы на Италию, где в прошлом году потерпел такое ужасное поражение.

Исмаил промолчал. Эту победу одержали сарацины, мусульмане из Сицилии и Северной Африки, изгнавшие императора с юга Италии.

— Он старался для Германии, — сказала она. — Он дал им в короли своего сына. Но Италия слишком сильно его занимала. Жаль, что он не мог иметь передышку. Хотя бы на год или полгода. Сейчас это…

— Что есть, то есть. — Он плотнее завернулся в плащ, нахохлившись, как рассерженный орел. — Так мы пойдем туда, куда ты собиралась? Или ты хочешь, чтобы мы совсем замерзли?

— Я собиралась усилить охрану у комнат моего короля, — сказала она, с достоинством трогаясь с места. — И идти служить моей госпоже императрице.

— Императрице-матери, — поправил он.

— Императрице-матери, — повторила она. Заставила себя сказать это во имя истины.

Императрица-мать вышла из часовни так торжественно, как могла в этой стране только она. Ее лицо, мраморно-бледное, было похоже на маску своей неподвижностью. Срочные дела были улажены. Гонцы разосланы, заупокойная месса заказана, люди успокоены. Так это делалось в Византии: быстро, твердо и с достоинством. Империя должна чувствовать, что император у нее есть, даже если маленький и только что вступивший на престол.

Зал был приготовлен для пира, которым собирались отметить возведение на трон нового короля. Слуги начали было все убирать. Феофано остановила их.

— Мы соберемся, — сказала она, — чтобы почтить память нашего покойного господина.

Эти слова, сказанные на германском, прозвучали как приказ в зале, украшенном знаменами и хвойными ветками. Аспасия подумала, заметил ли кто-нибудь, чего стоило Феофано произнести их. Но она должна была их сказать.

— Он умер, — продолжала она. — Подтверждение придет с легатом Святого Отца, но гонец, прибежавший первым, ручался за правдивость вести. И мое сердце знает, что это правда. Давайте сядем за стол, — продолжала она, — и помянем Оттона Германского, императора Рима.

Император Оттон покоился вечным сном в гробнице у ворот собора Святого Петра, в далеком Риме. Император-наследник ждал в Аахене, пока государственные мужи назначат ему регента. Они никак не могли договориться. Иногда их споры доносились до детской. Исмаилу пришлось лечить пару разбитых голов, но, к счастью, до настоящего кровопролития дело не дошло.

Половина вельмож стояла за Феофано. Другая половина хотела Генриха, который давно уже не был Баварским, а был заключенным тюрьмы Утрехта за мятеж против короны. Конечно, он был мятежником и изменником, конечно, он заслуживал прозвища Сварливый, но он был отпрыском ближайшего родственника короля.

— Пять лет взаперти в одних и тех же стенах могли бы научить его не делать ошибок, — заметил Исмаил.

Их самих годы кое-чему научили: у них теперь был дом, где они могли быть вместе, если хотели, и где никто не шептался у них за спиной. Он сидел у огня так близко, как только можно, и на его коленях лежала раскрытая книга. Книгу он получил из Багдада, и в ней говорилось о последних достижениях медицины. Аспасия заглядывала через его плечо и находила на каждой новой странице что-то, чего не знала или с чем не могла согласиться.

Она поудобней обхватила его и положила подбородок на его плечо. Он рассеянно провел пальцем по ее щеке.

— Я не верю, — сказала она неожиданно, — что у кого-то хватит глупости отдать Оттона братцу Генриху. Разве только они хотят его самого в короли; так и будет, если он схватит нашего принца своими когтями.

— У германцев есть закон, — сказал он, — согласно которому регентом назначается ближайший взрослый родственник мужского пола и королевской крови. И он может поступать по своему усмотрению. Регентство императрицы — это византийский обычай, чужестранный, которому не следует особенно доверять. Это про нашу госпожу Феофано.