Нильссон в приводимых им иллюстрациях (указ. соч., Taf. 34, I) дает снимок оригинально расставленных камней и каменных столбов перед одними из ворот Трои в раскопках американской экспедиции 1934 г.: перпендикулярно к стене — каменные удлиненные параллелепипеды, и на их концах около стены — такие же столбы, но поставленные вертикально. Вероятно, эти камни охраняли ворота и были не чем иным, как самим Аполлоном. На монете из Амбракии (там же, Taf. 34, 4) изображается колонна на базисе, суживающаяся кверху, украшенная какими–то бусами и с двумя буквами по бокам колонны — А и N; по краям монеты изображены лавровые ветви, как бы окружающие колонну. Это, несомненно, Аполлон.

Павсаний тоже (I 44, 2) сообщает, что в Мегарах был камень в виде небольшой пирамиды, который почитался за Аполлона Каринейского. Особенно известно почитание колонны в связи с Аполлоном в Дельфах. Во время одного празднества в Дидимах водружали два обелиска, именно в честь Гекаты и Аполлона, причем тут характерно уже само объединение Аполлона с одним из самых хтонических демонов всей античной мифологии. Павсаний в своем знаменитом описании одного из древнейших святилищ Аполлона, именно в Амиклах, говорит (III 19, 2) о статуе этого Аполлона: «Если не считать того, что эта статуя имеет лицо, ступни ног и кисти рук, то все остальное подобно медной колонне». Здесь, следовательно, некоторый шаг вперед в сравнении с простой колонной. Мать Аполлона Лето также почиталась на Делосе в виде «бесформенного полена» (ниже, стр. 456).

Эти аполлоновские фетиши, как и вообще все фетиши первобытного времени, отнюдь не являются бездейственными вещами, которые ни с того ни с сего придуманы для их бескорыстного созерцания подобно современным нам музейным экспонатам. Все эти фетиши ни в какой мере не являлись для первобытного человека музейным раритетом, но все они отражали собой ту производственную практику человека, которая в условиях всеобщего одушевления неминуемо превращалась в магическую практику. Все эти камни и столбы для тогдашнего сознания были истоком всякого рода полезных и вредных действий, то навлекая добро на человека, то навлекая на него зло. И должно было пройти несколько тысячелетий, прежде чем человек научился более или менее спокойно, более или менее созерцательно всматриваться в своих богов и демонов. Да и в эти века художественной практики древности магическое отношение к мифологическим символам окончательно никогда не исчезало. Это касается и дальнейших хтонических символов Аполлона.

б) Аполлон, далее, не мог не проходить также и растительной стадии. В этой области общеизвестна и в античности особенно популярна связь Аполлона с лавром. Очень часто и на все лады говорили в Греции о лавре в связи с Аполлоном. Аполлона называли: daphnios, daphnaios, daphnithos (лавровый), daphnephoros (лавроносный), daphnogetes (лавророжденный), daphnopoles (лавроприобретатель), daphnocomes, daphnocomos (лав–ровласый). Говорили о рождении Аполлона под лавровым деревом. Обитал он тоже в храме из лаврового дерева. В Дельфах лавр тоже находился перед входом в его храм, и лавровыми ветвями украшалось здание храма. В Дельфах же победителям на состязаниях давались лавровые венки (Paus. VIII 48, 2). О лавре на Делосе упоминает в своем гимне Аполлону Каллимах (II 1). Имеется достаточно изображений Аполлона с лавром на голове. Наконец, был знаменит и миф о любви Аполлона к Дафне (daphne — по–гречески «яавр»). С этим мифом мы еще встретимся в дальнейшем. Считалось, что лавровое дерево имеет очистительное свойство и является амулетом. О прорицаниях из лавра говорит Гомеровский гимн (И 215). Это постоянное связывание Аполлона с лавром, конечно, есть самое определенное свидетельство о чисто фетишистском прошлом мифа об Аполлоне.

Во многих античных текстах говорится о любви Аполлона к юноше Кипарису. В них образ Аполлона связывается с кипарисовым деревом. О магических действиях кипариса говорит Сервий в комментарии к «Энеиде» (III 64) вместе с изложением мифа о дружбе Кипариса с Аполлоном. На значение кипариса для Аполлона указывает и Овидий (Met. X 106). В Мессении была роща, богатая кипарисами, со статуями Аполлона Карнейско–го, Коры и Гермеса Бараноносца (Paus. IV 33, 4). Сам Аполлон носил также эпитет Дримаса — Дубового (Ly–cophr. 522). Одна из возлюбленных Аполлона, родившая ему сына Амфиса, зовется Дриопа Дубовидная, а сын Аполлона и Диады — Дриопс.

Рядом с именем Аполлона упоминается и пальма. Одиссей в известном месте у Гомера (Од. VI 162 и сл.) сравнивает Навсикаю с пальмой, которую он видел у храма Аполлона на Делосе. В Гомеровском гимне (I 117 и сл.) Лето рождает своих детей, ухватившись руками за пальму. О делосской пальме упоминает Каллимах (Hymn. И 4). У Еврипида об этом говорит Креуса в «Ионе» (990 и сл.), хор в «Гекубе» (458 и сл.) и хор в «Ифигении в Тавриде» (1099). Лавр и пальма в мифе о рождении Аполлона и Артемиды — традиционный мотив. Овидий (Met. VI 335) говорит в этом случае о соединении оливкового дерева и пальмы. О пальмах около храма Артемиды в Авлиде читаем у Павсания (IX 19, 5). Из деревьев в мифологии и культе Аполлона имеет значение маслина, хотя это дерево связано преимущественно с образом Афины Паллады. В приведенном выше тексте Еврипида (Iphig. Т. 1099) речь идет не только о пальме, но и о маслине. У Катулла (XXIV 7 и сл.) читаем:

Павсаний (VIII 23, 4) дает интересное перечисление древних деревьев, среди которых — и делосская маслина: «…самой древней из них является ива, которая растет в храме Геры на Самосе, за ней идет додонский дуб, затем оливковое дерево на (афинском) Акрополе и оливковое дерево у делосцев». Говорится и о кизиловом дереве в связи с именем Аполлона. Наконец, мы встречаемся с мифом о любви Аполлона к Гиацинту, или Иакин–фу; здесь перед нами хтоническое и фетишистское прошлое мифологии. Полибий (VIII 30, 2) говорит о возжигании огня на одной могиле в Таренте, которая именуется то Гиацинтовой, то Аполлоновой. Другими словами, была некоторая ступень мифа, когда Аполлон и Гиацинт представляли собой одно и то же. Почиталась смерть Гиацинта: его могила была чтимой в Спарте и Таренте. Имеются сведения об Артемиде Иакинтотрофос — Иакинфопитательнице на Книде. Следовательно, почиталось и рождение Гиацинта. По общим законам мифологической абстракции фетишистское представление о цветке развилось до антропоморфного представления о боге или демоне Гиацинте, которому издавна в Спарте был посвящен праздник Гиакинфии. Явившийся сюда позднее Аполлон оттеснил Гиацинта и низвел его до степени героя, а сам овладел его Гиакинфиями, сохра :нившими прежнее название.

Этот архаический и хтонический Аполлон, несомненно, реализовал собой ту же идею вечного возвращения жизни и смерти, которая еще более хтонически была выражена в самом Гиацинте. Отсюда с Гиацинтом связываются человеческие жертвы, характерные для архаических представлений о круговороте жизни и смерти. Некоторым намеком на них является сообщение Аполло–дора (III 15, 8, 3—4) о принесении в жертву дочерей Гиацинта — Антеиды, Аглеиды, Литайи и Орфайи во время голода и чумы в Афинах (Hyg., fab. 238, упоминает только одну Антеиду). Интересно, что приносимые в жертву дочери Эрехтея тоже в источниках именуются Иакинфидами; об этом читаем у историка Фанодема (FHG I, р. 366, frg. 3), причем эти дочери Эрехтея почитались вместе с Дионисом, как об этом отчетливо говорит историк Филохор (там же, р. 389, frg. 31). Таким образом, от Гиацинта тянется некоторая нить к Дионису, что и понятно ввиду существенности для Диониса идеи трагической смены жизни и смерти.