Я мог себе позволить на холодное отношение к нашему духовенству, поскольку как раз такими, в том числе, были достоинства нашей профессии. Но в этом случае мне надо было быть милым и вежливым, поскольку настоятель Вассельроде был в конце концов другом Его Преосвященства с мальчишеского возраста (кто б мог подумать, что Преосвященство вообще был в мальчишеском возрасте!). впрочем, среди священников тоже случались люди светлые и честные, хотя мне не верилось, что настоятелем богатого прихода Гнева Господнего мог стать именно такой человек.

— Меня зовут Мордимер Маддердин, — произнёс я, — и мне сообщили о ваших нуждах.

Я не сказал «проблемах» и не сообщил, что являюсь инквизитором. В конце концов, я не знал, кто эта женщина, а чем меньше людей узнает о цели моего приезда в кассель, тем лучше для меня и для дела.

— Дитя моё. — Настоятель повернулся к женщине. — Пойди в кухню и посмотри, нет ли у Стефании для тебя каких-нибудь пирожных…

Дама в чёрном улыбнулась пренебрежительно, а улыбка ещё добавила красоты и так пригожему лицу.

— Дедушка, — сказала она. — Я уже выросла из пирожных. Однако поднялась со стула и официально кивнула мне на прощание. Настоятель подождал, пока она не закроет за собой дверь.

— Здравствуйте, инквизитор, — произнёс он и указал мне место, на ктором ещё минуту назад сидела женщина, называющая его дедушкой. — На самом деле её дедушка был моим братом, — пояснил он, как бы ожидая вопроса. — Но умер, когда она ещё была ребёнком.

— Дама необыкновенной красоты, — учтиво сказал я. — Если позволите мне выразить эту смелую мысль.

Он кивнул довольный, но как бы готовый к тому, что весь мир бы создан, чтобы хвалить его родственницу.

— Это розочка, господин Маддердин, — произнёс он с улыбкой. — Прекрасный цветок, ошеломляющий аромат и острые шипы.

Он присел на стул напротив вменяя, но сразу же поднялся снова и хлопнул себя ладонью по лбу.

— Ну что я за хозяин, — фыркнул он. — Выпьете что-нибудь? А может вы проголодались по дороге?

— От всей души благодарю, — ответил я. — Однако я позже не премину воспользоваться любезным предложением вашего преподобия.

— Фрикасе у меня нет, — пробормотал он, — но всё с собственного огорода. Кроме того, у меня ещё курятник. — Перечисляя, он загнул левой рукой мизинец на правой руке. — Свинарник, загон для коз, две молочные коровы и коптильня. Хлеб тоже печём сами. Всё родное, господин Маддердин.

Я улыбнулся, потому что этот человек мне нравился. Люблю священников, умеющих заниматься житейскими делами, а не набивших рот прописными истинами и громкими фразами. Кроме того, я заметил, что у него под ногтями чёрные каёмки, ладони исколоты шипами, а на пальцах синеватые огрубелости, явно от заступа или лопаты. Это мне тоже понравилось, поскольку показывало, что настоятель любит сам позаботиться о своём хозяйстве.

— Да, кстати. — Он махнул рукой. — Расскажите, как там Герсард. Подагра?

— Подагра, язва, якобы геморрой. — Я развёл руками. — Господь испытывает Его Преосвященство.

— Господь-то Господь, — прервал он меня. — Если бы Герсард не пил как лошадь, был бы здоровее. Скажите ему об этом.

— Не премину, — ответил я, представив себе мину епископа, если бы я посмел на что-то такое намекнуть.

— Разумеется, — произнёс он с улыбкой. — Думаете, я мало раз приглашал его к себе? Говорил: отдохнёшь от забот, от врачей, придворных, каждодневных дел. — Он снова махнул рукой. — Где там! Знаете, что ответил?!

— Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь взял. Как Господу полюбилось, так и стало. Да будет имя Господне благословенно! — я дал ответ словами Писания. — Или же: Прах есмь мы. Человек, будто трава дни его, как цвет полевой отцветёт.

— До буковки! — Он хлопнул в ладоши. — Вижу, вы на самом деле знаете Герсарда…

— Проверяете меня? — Улыбнулся я. — У меня грамота и письма. — Я полез за пазуху.

— Проверяю вас? — Он посмотрел на меня изумлённо. — Нет, меч Господа, и в голову бы мне не пришло проверять вас, господин Мордимер. Ибо думаю, что незаконно выдавать себя за инквизитора наказуемо, не так ли?

Я лишь рассмеялся, поскольку сам ведь прекрасно знал ответ на вопрос, который он задал. Узурпирование себе инквизиторской власти наказывается со всем суровостью закона. Приговорённому отсекали святотатственный язык, выжигали лживые глаза и отрубали нечистую правую кисть. Потом его освобождали, дабы своим примером являл, что никому нельзя играть с терпеливостью Святой Службы.

— А знает отче, что такие появляются постоянно? — спросил я. — Несмотря на суровость наказания?

— Если бы наказание устрашающе действовало на преступников, мы бы уже жили в Раю, господин Мордимер.