Наконец, разузнавая несколько раз дорогу, я добрался до стройного храма Гнева Господнего. Это было внушительное строение из рыжего кирпича, стремящееся иглой колокольни в самое небо. Вся территория была огорожена невысокой стеной, а у калитки, на стоящем у стенки табурете сидел старый монах. Он ел прямо пальцами из миски какое-то тёмно-серое месиво, но был бдителен настолько, что каждому, который пытался пройти через калитку, преграждал дорогу кривым посохом.

— Вечером, вечером, — бормотал он, показывая беззубые дёсны.

Я соскочил с седла и взял лошадь за удила. Подошёл, и посох сразу же оказался перед моим животом.

— Вечером, вечером. — Он даже не поднял взгляда.

Я вырвал у него этот посох из руки и огрел его им по голове. Несильно, потому что в результате собирался не навредить старому человеку, а лишь вызвать в нём кроху интереса к моей скромной особе. Надо признать, что это удалось неожиданно быстро, поскольку он вскочил на ноги.

— Чемогуслужмилостивгосударю? — откликнулся он быстро, вызывая на морщинистом лице угодливую улыбку.

Что ж, несомненно он принадлежал к тем людям, кто прекрасно понимает, что если их кто-то бьёт, то очевидно имеет на такое битьё святое право.

— Ищу настоятеля Вассельроде, — сказал я. — Где его найду?

— Отец настоятель в плебании, вельможный господин. Сразу за церковью. — Он указал кистью, напоминающей согнутый коготь. Я заметил, у него на правой руке только три пальца. — Проведу вельможного…

— Не надо, — произнёс я и бросил ему грош, а он неожиданно ловко поймал монету. Как видно, практика делает мастера.

Плебания была солидным, каменным зданием, прислонившимся к церкви с со стороны северной стены. Тропинка вела среди прекрасно ухоженных, изящно обрезанных кустов, у которых как раз суетился садовник с огромными ножницами в руках.

— Бог в помощь, — заговорил он, снимая шляпу, когда меня увидел.

— На здоровье, — ответил я и увидел удивление в его глазах.

Чувствовал, что он провожает меня взглядом, когда я направлялся к высокой, каменной лестнице плебании. Я не слишком представлял, что мне сделать с конём, поскольку решил, что у кого-то к нему могут появиться обоснованные претензии, что ободрал эти выхоженные газон и кусты. К счастью, двери плебании открылись, и оттуда выбежал мальчик с метлой в руках.

— Эй, малый, — позвал я. — Иди сюда, посторожи лошадь.

Он осторожно приблизился, поскольку мой скакун был действительно немаленьким, а широкая грудь и большая голова производили впечатление. Однако это животное было невероятно ласковым, хотя я не хотел бы оказаться в шкуре того, кто захотел бы его украсть.

Я подал мальчику поводья и потрепал успокаивающе коня по морде. Он тихо заржал, обращая на меня взгляд.

— Останься здесь, старина, — сказал я. — Настоятель у себя? — обратился я к мальчику, а тот усердно закивал.

Я поднялся по высоким ступеням и перед тем, как открыть двери, сначала вежливо постучал. Я не ожидал, что кто-то ответит, и так именно случилось, поэтому осмотрелся в тёмной, пахнущей старым деревом передней. Длинный коридор вёл в сторону приоткрытой двери, и мне казалось, что я слышу из-за неё какие-то приглушённые голоса. Я пошёл в ту сторону, не стараясь соблюдать тишину, но и без чрезмерного шума. Ибо приглушённые голоса отличаются тем, что временами ими ведутся разговоры, которые человек смиренный и скрытый в тени может послушать к славе Господа. Однако на этот раз речь не шла о чём-то важном. Кто-то — вероятно настоятель — торжественно рассказывал о правильном способе подстригания веток, побелке фруктовых деревьев и удобрении земли. Кто-то же другой вежливо поддакивал, и периодически тихо говорил: «ах, так!», «не может быть» и «кто б мог подумать?».

Я постучал в дверь и толкнул её, не ожидая, пока меня пригласят. В светлой, большой комнате у окна сидели две особы. Одной был тучный священник, отличающийся отчаянно красной лысиной и огромными лапищами, а другой, к моему удивлению, оказалась молодая дама в чёрном. Женщина обратила на меня взгляд, и я увидел, что у неё блестящие глаза, формой напоминающие миндалины, и чудесно скроенные, слегка надутые губки.

Я слегка поклонился.

— Прошу прощения, что прерываю милую беседу, — сказал я. — Но я только что прибыл в Кассель, чтобы повидаться с настоятелем Вассельроде.

— Что вам угодно? — спросил священник, вставая. Руки спрятал за спину, будто их стыдился.

— Меня прислал Его Преосвященство епископ, — ответил я. — Вы настоятель?

— Я, — произнёс он, приглядываясь ко мне из-под седых, поредевших бровей.

Женщина смотрела на меня широко распахнутыми, удивлёнными глазами. Боже мой, — подумал я, — неужели она думала, что каждый при виде настоятеля будет падать на колени и приниматься за жаркое целование перстня или руки? Ха, получше его были уже на моём столе! Впрочем, мне никогда не нравились священники, поскольку трудно найти существо более скверное, распутное и жадное до выгоды любой ценой. При этом преисполненное исключительного ханжества и фальши, всегда склонное мучить тех, кто слабее его, и прогибающееся перед более сильными, а также соединяющее заученные наизусть теологические знания с прирождённой тьмой разума. Уверяю вас, любезные мои, что то же самое будет лет через пятьсот, и может и тысячу. Если только наш господь не решится наконец второй раз сойти в славе и мечом своего справедливого гнева покарать тех, кто оскверняет его уроки.