Академик Ларин живет на пятом этаже.

Юра и Светлана бегом одолевают ступеньки.

— Гурам, мы ждем! — кричит сверху Светлана.

Академик Ларин — дед Светланы, Юра — ее муж и мой друг. Каждый отпуск Юра и Светлана проводят в Грузии, на море. Потом на несколько дней приезжают в Тбилиси, оттуда вылетают в Ленинград. Юра не любил вина, предпочитал водку, к вину он приохотился у меня. Он прекрасно усвоил строгие правила грузинского застолья, и мы даже выдали ему бумагу шутливого содержания: «Предъявитель сей грамоты отличный парень — умный, верный, честный, с тонкой душой, львиным сердцем и крепкой десницей. Ты — грузин, дорогой Юра, ты настоящий грузин! Советуем всем выбирать его тамадой на пиру, а в беде считать братом и другом. Верьте ему! Гурам, Важа, Гига ».

Юра очень любил эту грамоту и носил ее в нагрудном кармане.

— Гурам, ждем тебя. Скорей, а то опоздаем! — снова кричит Светлана.

Академик любит точность. Мы приглашены на обед к пяти часам. Хозяйка специально для меня приготовила пельмени. Уже без одной минуты пять Светлана нажимает на кнопку звонка. Дверь открывается. За молодой хозяйкой стоит огромный дог.

— Входите, пожалуйста! — Хозяйка радушно улыбается.

Я целую протянутую руку. Юра снимает с меня пальто. Светлана крутится перед зеркалом. Хозяйка провожает нас с гостиную.

Ларину семьдесят лет (об этом мне успела сообщить Светлана). Он сидит в широком кресле, худой, длинноногий, совершенно седой. В пенсне. Улыбается мне тепло, сердечно. Потом встает, жмет руку.

— Ларин.

— Отарашвили.

— Прошу! — и указывает на другое кресло.

Вбегает Светлана, садится деду на колени и целует. Юра целует Ларина в другую щеку.

— Как съездили? — спрашивает Ларин. — Не замерзли? Не припомню таких морозов в Ленинграде.

— Спасибо, не холодно. Юра подарил мне ушанку.

Снова звонок.

— Профессор Петров со своей очаровательной супругой, — улыбается Ларин.

У Петрова и впрямь прелестная жена.

— Извините, пожалуйста, за опоздание.

Девять минут шестого.

Из кабинета Ларина выходит голубоглазый курносый великан лет сорока.

— Мой ассистент, — знакомит нас Ларин, — Михайлов.

Михайлов странно улыбается и порывается что-то сказать, но тщетно.

— Рыбалка — дедушкина слабость. Михайлов — шофер и отличный рыболов, он водит машину дедушки, — объясняет мне Светлана.

— Давайте сядем за стол. Неужели вы не проголодались?! — смеется Ларин.

— Прошу к столу! — Молодая хозяйка приглашает всех в столовую.

Слева от Ларина садится шофер, справа — Светлана, дальше я, Юра и Петров со своей прелестной супругой. На красиво сервированном столе всевозможные яства.

Ларин наполняет водкой рюмки и стучит вилкой по бутылке, хотя никто не нарушал тишины.

— Я хочу выпить за Гурама.

Я пытаюсь возразить, но Ларин не слушает.

— Не потому, что он наш гость, нет. В его лице я хочу выпить за грузин. Этому есть своя причина. В тридцать четвертом я месяц провел в Грузии. После этого я объехал почти весь мир, но ничего подобного ей не видел. К сожалению, не довелось побывать там с тех пор, не позволяли дела, зато каждый грузин, приезжающий в Ленинград, мой гость! Я считаю это своим долгом. Я пью за моего гостя! — и Ларин выпил.

— Хорошо сказано, прекрасно! — Петров схватил рюмку. — А мне разрешите тост за академика Ларина.

— Петров, мы пьем за Гурама. За столом сегодня грузинский порядок.

Все пьют за меня.

— А теперь — за хозяйку, за ангела-хранителя семьи. Будь здорова, моя радость, моя старушка! — Ларин весело смеется и говорит жене: — Генацвале.

Я смотрю на хозяйку. Она молча глядит на Ларина, в глазах ее счастье и любовь!

После обеда включают магнитофон. Все танцуют. Танцуют все — от танго до твиста и шейка.

— Давно так не веселился старик, — говорит мне Петров, — видимо, вашему приходу рад. — Он указывает мне на кресло в углу комнаты. — Присядем? И я бывал в Грузии, правда по путевке. После блокады у меня аллергия, только море и южное солнце спасают.

— Вы перенесли блокаду?

— Да, Ларин распорядился остаться здесь. — Он задумался. Лицо его омрачилось. — Особенно трудно пришлось в последнюю зиму. Водопровод и канализация вышли из строя еще раньше. Питьевую воду мы носили из проруби в обледенелой реке. Извините, что ударился в воспоминания, но одна история терзает меня по сей день и будет терзать до конца жизни. В тот проклятый день Ларин послал за водой меня. На улицах и на берегу валялись трупы, в тот день их было особенно много. Люди валились с ног прямо на глазах. Я и сам еле передвигал ноги и старался не глядеть на трупы, но куда было деться? Не станешь же ходить с закрытыми глазами! Было ветреное утро. Мороз леденил душу. Когда я подошел к проруби, изможденная от голода женщина вытаскивала ведро с водой. Она вытащила его, но не рассчитала шага, поскользнулась и… упала в прорубь. Ухватившись за кромку льда, она тихо молила о помощи. Я окаменел. Тут ко мне подбежал ребенок — не знаю, как он там очутился, — и стал молотить меня кулаками, крича: «Помогите маме, помогите мамочке!» Когда я опомнился, увидел, что бегу от проруби прочь…