— С радостью готовы бы дать, — пробурчал Лорийе. — Но у нас нет, тут уж ничего не поделаешь.

Жервеза униженно кивала головой и все же не уходила. Она украдкой посматривала на золото — на мотки золотой проволоки, висевшие на стене, на золотую нить, которую изо всех сил протаскивала сквозь волочильню г-жа Лорийе, на звенья золотой цепочки, удлинявшейся в узловатых пальцах мастера. И она думала, что маленького кусочка этого неказистого черноватого металла с лихвой хватило бы на хороший обед. Как ни грязна была в этот день мастерская из-за угольной пыли, неотмытых масляных пятен и валявшегося всюду железного хлама, она казалась ей богатой, великолепной, как лавка менялы. И она осмелилась повторить еще раз тихо и кротко:

— Я вам их верну, право, верну… Десять су не так-то много, вы же не обеднеете…

Ей не хотелось признаться, что она со вчерашнего дня ничего не ела, и от этого на сердце было еще тяжелее. Потом ноги у нее подкосились, и она замолчала, боясь разрыдаться.

— Прошу вас!.. — опять зашептала она. — Вы не знаете, не можете знать… Да, вот до чего я дошла, боже мой, вот до чего я дошла…

Тут супруги Лорийе поджали губы и обменялись многозначительным взглядом. Значит, Хромуша теперь побирается! Ну, дальше ехать некуда! Этого они терпеть не могут! Знай они заранее, зачем она пришла, они попросту не открыли бы двери: с побирушками надо быть начеку, они являются к вам под всякими благовидными предлогами, а потом удирают, захватив с собой какую-нибудь вещь. Тем более у них в доме есть, что украсть! Стоит протянуть руку, и как бы невзначай схватишь кусочек золота, франков на тридцать — сорок. Они уже не раз замечали: когда Жервеза глядит на золото, лицо у нее становится какое-то чудное. Но на этот раз они присмотрят за ней. И, видя, что Жервеза подошла еще ближе и даже встала на деревянную решетку, золотых дел мастер, не отвечая на ее просьбу, грубо закричал:

— Эй вы там, поосторожнее! Не то опять унесете на подошвах золотые опилки… Право, они у вас точно салом смазаны: все к ним так и липнет.

Жервеза медленно попятилась. На мгновение она оперлась на этажерку и, видя, что г-жа Лорийе разглядывает ее руки, растопырила пальцы и проговорила вяло, не обижаясь, как человек, давно привыкший к оскорблениям:

— Я ничего не взяла, посмотрите сами.

И Жервеза ушла, потому что ей стало дурно от густого запаха супа и приятного тепла мастерской.

Лорийе, понятно, не стали ее удерживать. Скатертью дорога! Провалиться им на этом месте, если они в другой раз отопрут ей! Они достаточно насмотрелись на ее рожу и не желают глядеть на чужую нищету, особенно если эта нищета вполне заслужена. И Лорийе с наслаждением подумали, что они-то сидят в жарко натопленной комнате и на плите их ожидает вкусный суп. Бош еще больше развалился и надул щеки, так что смех его стал вовсе непристойным. Все трое чувствовали себя вполне отомщенными за прежние фокусы Хромуши, за ее голубую прачечную, за пирушки и прочее. Так ей и надо! Вот достойный пример того, к чему приводит обжорство. К черту всех сладкоежек, лентяек и распутниц!

— Нет, вы только полюбуйтесь на нее! Ходит и клянчит по десяти су! — закричала г-жа Лорийе, как только Жервеза повернулась к ней спиной. — Так я тебе и выложила десять су, держи карман шире! Небось выпить не на что!

Жервеза с трудом тащилась по коридору, поникшая, словно пришибленная. Добравшись до своей комнаты, она побоялась войти: ей было слишком страшно у себя дома. К тому же, когда двигаешься, становится теплее, да и время не так долго тянется. Проходя мимо чулана под лестницей, где ютился дедушка Брю, она заглянула к нему — вот у кого, должно быть, живот подвело, ведь бедняга уже три дня сидит без хлеба; но конура оказалась пустой, и Жервеза почувствовала зависть: верно, кто-нибудь пригласил старика. За тем, поравнявшись с дверью Бижаров, она услышала стоны и вошла, так как ключ у них всегда торчал в замке.

— Что случилось? — спросила она.

В комнате было очень чисто. Как видно, Лали еще с утра подмела пол и все прибрала. Сколько бы ни свирепствовала нищета у Бижаров, унося последнее барахло и нагромождая повсюду кучи мусора, Лали была тут как тут — она все чистила, мыла, скребла, и, несмотря на бедность, в комнате становилось даже уютно: во всем чувствовалась рука заботливой хозяйки. В этот день Анриетта и Жюль, «детишки» Лали, отыскали какие-то старые картинки и усердно вырезали их в уголке. Но Жервеза была поражена, увидев, что Лали лежит на своей узкой складной кроватке бледная как полотно, натянув одеяло до самого подбородка. Лали в постели?! Ну значит, она не на шутку расхворалась.

— Что с тобой? — с тревогой спросила Жервеза.

Лали больше не стонала. Она медленно подняла бескровные веки и попыталась улыбнуться, но губы ее лишь судорожно искривились.

— Ничего, — сказала она чуть слышно, — право, ничего! — Потом закрыла глаза и прибавила с усилием: — Я так устала за эти дни, и вот видите, лентяйничаю, валяюсь в кровати.

И на ее детском личике, покрытом синеватыми пятнами, появилось такое скорбное выражение, что Жервеза позабыла о собственных бедах и, сложив руки, бросилась на колени перед кроваткой. Целый месяц девочка ходила, держась за стены, и вся сгибалась от кашля — сразу видно было, что она не жилица на белом свете. Теперь она уже не могла кашлять. Она икнула, изо рта у нее брызнула кровь и поползла двумя струйками по подбородку.

— Я не виновата, у меня совсем нету сил, — прошептала она как будто с облегчением. — Утром я встала, прибрала немного… В комнате ведь чисто, правда?.. Хотела еще протереть окна, да вот ноги подкосились. Глупость такая! А теперь кончила работу, можно и полежать.

И, помолчав немного, она спросила:

— Поглядите, не порезались ли там мои ребятишки?

Лали умолкла и, задрожав, стала прислушиваться к тяжелым шагам на лестнице. Бижар резко распахнул дверь. По своему обыкновению, он был пьян, глаза его горели, как у буйно помешанного. Увидев дочь в кровати, он, ухмыляясь, хлопнул себя по ляжкам и снял со стены длинный кнут.