На другой день после того, как Жервеза зашла в кузницу, наступила как раз последняя суббота месяца. Жервеза отправилась к Гуже, она всегда сама относила им белье; на этот раз корзина так оттянула ей руки, что она минуты две никак не могла отдышаться. Ну и тяжелая штука белье, особенно простыни!

— Вы все принесли? — спросила г-жа Гуже.

В таких делах она была очень строга. Она требовала, чтобы ей приносили все белье сразу и ни одна вещь не залеживалась — для порядка, говорила она. Второе ее требование — чтобы прачка приходила точно в назначенный день и всегда в тот же час, — тогда не теряешь времени даром.

— Здесь все, можете не беспокоиться, — с улыбкой ответила Жервеза. — Вы же знаете, я белье не задерживаю.

— Это правда, — подтвердила г-жа Гуже, — вы успели нажить кое-какие недостатки, но этого у вас еще нет.

И пока прачка опорожняла свою корзину и раскладывала белье на кровати, г-жа Гуже хвалила ее работу: она не палит белье, не рвет его, как в других прачечных, не отрывает пуговиц утюгом; вот только синьки она кладет слишком много и чересчур крахмалит перед у мужских сорочек.

— Посмотрите, ведь это просто картон, — сказала г-жа Гуже, постучав по манишке. — Сын не жалуется, но воротник впивается ему в шею… Завтра, когда мы вернемся из Венсена, у него вся шея будет в крови.

— Да что вы! — воскликнула огорченная Жервеза. — Право же, перед у мужских сорочек должен быть твердым, иначе он сразу превратится в тряпку. Поглядите, как одеваются господа… Я ведь сама глажу ваше белье. Никогда не доверяю его работницам и стараюсь изо всех сил. Я готова десять раз переделать, лишь бы все было в порядке, потому что это для вас, понимаете?..

Жервеза слегка покраснела, бормоча последние слова. Она боялась показать, какое удовольствие ей доставляет самой гладить рубашки Гуже. Разумеется, у нее не было дурных мыслей, но все-таки она была немного смущена.

— Полноте, я же вас не корю: вы работаете как нельзя лучше, — ответила г-жа Гуже. — Вот хотя бы этот чепец, он прекрасно выглажен. Никто другой не сумел бы так оттенить вышивку. А какая ровная плойка! Будьте покойны, я всегда узнаю вашу руку! Даже если работница выгладит какую-нибудь тряпку — и то сразу видно… Вы только кладите чуть поменьше крахмала — вот и все! Гуже не гонится за важными господами.

Мамаша Гуже взяла тетрадку и начала вычеркивать белье штуку за штукой. Все было в порядке. Подсчитывая, она увидела, что Жервеза поставила шесть су за чепец, и начала возражать, но тут же вынуждена была согласиться, что по нынешним ценам это недорого; нет, право, мужская рубашка пять су, женские панталоны четыре су, наволочка полтора су, фартук одно су, — все это недорого, ведь во многих прачечных за каждую вещь берут на два лиара, а то и на целое су дороже. Затем Жервеза пересчитала и уложила в корзину грязное белье, а г-жа Гуже его записала; однако прачка все не уходила, смущенная; на языке у нее вертелась какая-то просьба, но она не решалась ее высказать.

— Госпожа Гуже, — проговорила она наконец, — если вас не затруднит, на этот раз мне хотелось бы получить деньги за стирку.

Счет был как раз очень велик, в этом месяце он составил больше десяти франков. Г-жа Гуже серьезно посмотрела на Жервезу и, помолчав, ответила:

— Будь по-вашему, дитя мое. Я не стану вам отказывать, коли вы нуждаетесь в деньгах… Однако так вы никогда не выплатите своего долга; я говорю это только ради вас, понимаете? Смотрите, будьте осторожны.

Жервеза выслушала это внушение, опустив голову и бормоча оправдания. Ей нужны десять франков, чтобы расплатиться с угольщиком, у которого она взяла уголь в долг. Но, услышав слово «в долг», г-жа Гуже заговорила еще строже. Она привела в пример себя: с тех пор как сыну платят девять франков вместо двенадцати, она урезала все расходы по хозяйству. Кто не научился смолоду экономить, тот в старости умрет на соломе. Однако она удержалась и не сказала Жервезе, что отдает ей белье только для того, чтобы помочь расплатиться с долгом, — прежде она сама стирала белье и снова будет стирать сама, если ей придется платить прачке такие деньги. Получив свои десять франков, Жервеза поблагодарила и тотчас убежала. Выйдя на площадку, она вздохнула с облегчением, ей хотелось плясать от радости; она уже привыкла к денежным затруднениям и всяким неурядицам, старалась не думать о них и была рада, когда ей удавалось выйти сухой из воды — на этот раз сошло, а там будет видно!

В эту же субботу, когда Жервеза спускалась по лестнице от Гуже, у нее произошла очень занятная встреча. Она прижалась со своей корзиной к перилам, чтобы пропустить высокую простоволосую женщину, которая поднималась ей навстречу, держа в бумаге свежую макрель с окровавленными жабрами. И вдруг Жервеза узнала в этой женщине Виржини, которой она когда-то в прачечной задрала юбки и всыпала как следует. Они в упор взглянули друг на друга. Жервеза на миг зажмурила глаза, испугавшись, что Виржини вот-вот хлопнет ее макрелью по лицу. Но нет, Виржини лишь криво усмехнулась. Тогда прачка, загородившая корзиной дорогу, решила быть учтивой.

— Простите, пожалуйста, — сказала она.

— Не беспокойтесь, вы мне не мешаете, — ответила долговязая Виржини.

И, остановившись посреди лестницы, они принялись болтать как ни в чем не бывало, даже не заикнувшись о прошлом. Виржини исполнилось двадцать девять лет, и она превратилась в цветущую статную женщину, с немного длинным лицом, обрамленным черными как смоль волосами. Чтобы похвастаться, она тут же рассказала свою историю: теперь она замужем, она обвенчалась этой весной с бывшим рабочим-краснодеревцем; недавно он вернулся из армии и скоро получит место в полиции, ведь быть полицейским и выгодней и почетней. Для него-то она и купила рыбу.