Француженки опять настроились на овацию. Притихли лишь под строгим взглядом Лилии.

Вперевалку к сообществу кандидатов на казнь подбежала Собака и театрально грохнулась на бок:

— Руби уж и мне голову вместе с нерожденными щеночками, артист! Лучше бы песни пел. С драматическим талантом у тебя слабовато. И ты, Лилька-лохудра, какого пса на четвереньках стоишь да терпения не проявляешь? Есть за мной вина: я придумала сговориться, да всех на вшивость проверить перед великим делом. А ты, коза непоседливая, с тех пор, как я в своре твоего покойного батюшки бегала, так и не изменилась, помолчать не могла! И сестрички твои тоже козы. Чего добились-то? Только дочурку вашу Розу до смерти напугали. Моя вина, что с вами заодно этот цирк устроила. Руби голову!

— Ты, тётушка, часом не сдурела? — Сейчас и я на карачки встану да на собачий язык перейду. Беда, не всем понятно будет. Кроме тебя собачьим языком лишь я да Лилия владеем! Обидно будет остальным, что наш лай не понимают! А ты, Собака, что-то совсем на человеческий язык перешла. Мемуары свои для потомства сочинять да пролаивать не разучишься? — Фирузу было явно неловко в роли грозного судьи, сбился с взятого вначале грозного тона.

— Не бойся! Мои мемуары все при мне. Будет время, и про твой суд главу составлю, чтобы было щенкам моим над чем посмеяться.

— Ну, совсем-то меня, тётушка, в своих сочинениях не позорь!

— Ладно, договоримся как-нибудь. Чего людей на коленях держишь? Пусть встают. А я здесь полежу, место больно удобное.

— И то верно! Вставать по-людски пора. Возьми свой топор старик. Я так понимаю, это знак твоего атаманства.

Все поднялись. Ерофей неспешно и солидно поправил кафтан, заткнул за пояс топор. Фируз низко поклонился всем присутствующим.

— Простите меня, друзья, за такую проверку: больно велика цена ошибки. Нельзя менять мир, если за спиной предатель окажется. Вы все из разных времён Разброса, а собрались под руководством вот этой лысой бандитской шайки. Проверить требовалось.

Прости Роза, прости Гильфан! И ты, любовь моя, меня прости: хоть и совместно уговорам этой Суки беременной поддались, не думал я, что столь тяжкие для тебя воспоминания ворошить придётся!

И вы, дружинники, простите!

— Простим, братцы? — спросил у бывшей-нынешней Вольницы Ерофей.

— Простили уже! Мы не в обиде! Чуем. Дело тут серьёзное! Как не испытать было! — Вразнобой загалдели Кафтаны.

— Ну, Великий Хан, ты нас повеселил, дозволь и мы тебе небольшое представление покажем! Эй! Купидоны, амуры или как вас там! Явите себя!

‑—Здесь мы, Атаман! Дозволь на землю опуститься! Всем телом окаменели уже, столько не шевелясь! — почти под самым высоким потолком, изукрашенного лепниной зала зашевелились фигуры купидонов, как им по чину полагалось с луком и стрелами. Только сейчас, когда на них обратили внимание, стало ясно, что великоваты фигурки. И луки со стрелами у них настоящие. Раскрашены мужики были в тон лепнине и абсолютно неподвижны. Кто ж при таком накале страстей будет фигурки на потолке изучать?

— Прыгайте вниз, да аккуратно, а то разобьёте чего в гостиной. А вот наша главная шутка. Смотри-ка! — Стена гостиной над камином чуть раздвинулась, явив потайную дверку, откуда сначала показался ствол с глушителем, а затем и вся винтовка с оптическим прицелом. Дверка полностью распахнулась, за ней обнаружился довольно ухмыляющийся детина.

— Прыгай вниз! — отдал команду Атаман. — Это у нас, великий Хан, такая штучка весёлая есть, нынешними хозяевами предоставленная. Видишь, у ней сверху труба подзорная, только маленькая, с такого ружьеца промахнуться трудно: стреляет, как пукает, а вещь хорошая. Мы тоже вас проверили: идём под твою руку, Хан.

А своим молодцам я наказ давал — если неправду чинить станешь, чтобы не допустили. Про себя им сказал: вина на мне есть, и воля Хана, казнить меня, или миловать. Велел не препятствовать тебе. — Ерофей усмехнулся. — Только подозрение есть: не послушались бы, на сей раз, молодцы Атамана. — И далее, уже со строгостью приказал «амурам». — Чего рты разинули? Подите, краску смойте да кафтаны наденьте. Оружие прибрать! Караулы проверить!

— Господа! Мы, кажется, ужинать собирались? В чём дело? — Фируз широким жестом пригласил всех за стол!

— Шампанского! Сей день надо отмечать! — Завопили Лили с Лилиан.

Подали шампанское.

— Мадам Агафья! Вы великолепны! И такая большая женщина. Мсье Прохор есть очень большой мужик: наверное, такой женщина любит его потому, что у него имеется большой сабля?

Агафья лишь слегка повела бровью.

— Доиграетесь, сороки! Даст Агашка вам легонького щелчка по лбу, вы и рассыплетесь. Не надо терпение серьёзной женщины своими дурацкими шуточками испытывать! — приструнила озорниц Лилия. — И хватит ломаться: вы давно русский язык знаете без изъяна.

— Пусть пошутят барыньки, дело молодое. — Миролюбиво сказала Агафья. — Вот деток ваших с Ханом напугали – это неладно вышло. На девочке до сих пор лица нет. Ты, барыня, не серчай, что сволочью тебя обозвала, не ведала, твоей жестокой судьбы.

‑—Я тебя, тётя Лилия тоже не узнал, когда первый раз послан был, чтобы тебя выкрасть!

— Повезло тебе Прошенька, что и я тебя увидеть не чаяла в автомобиле, да в костюме на заказ пошитом. Ты мне пареньком молоденьким помнился. Вот бы пошутила...